ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)
Шрифт:
Это слегка успокоило жителей городка и городские власти, и слухи о нас поутихли. Поэтому мы тоже успокоились и стали ждать обещанного призыва, - призыва нашего Председателя. Каждый день мы с замиранием сердца и радостным предчувствием заглядывали в почтовый ящик, надеясь обнаружить там заветное письмо. Хотя мы понимали, что Председатель мог призвать нас иным, неведомым способом, и поэтому были готовы ко всему, даже к разверстым небесам и трубному гласу.
Спрашивается, сбылись ли наши надежды? Открылась ли нам высшая радость? Конечно, я мог бы ответить на вопрос и рассказать, как однажды… но это тайна, поэтому поговорим лучше о погоде.
Глава
Я поднимаюсь сюда на башню ранним утром – триста тридцать ступеней по винтовой лестнице (перила сохранились отнюдь не везде), суживающейся кверху до штопора в бутылочном горлышке. Затем - невысокий порог и железная дверь с вздувшейся местами, отогнувшейся по углам, позеленевшей от времени обшивкой, намертво вросшими шляпками болтов и классически заржавленной скобой. Разумеется, дверь душераздирающе протяжно скрипит, когда ее открываешь (отрываешь от дверного косяка), но этот звук для меня мелодичен и приятен, словно звон колокольчика, созывающего на кормление красных китайских рыбок с вздымающимися опахалами плавников.
Мое безотчетное стремление – сразу сесть за стол, завладеть им как законной добычей, вплотную придвинуть к себе, подложить под ножку камушек, чтобы не раскачивался, окунуть в чернильницу перо и приняться за это письмо. Хотя, признаться, я не знаю, кому оно адресовано, – может быть, мне самому, и будет ли отправлено, поскольку сомневаюсь, есть ли в округе почта (разве что голубиная), и я ни разу не встречал здесь почтальона на велосипеде с клаксоном, почтительно приподнимающего фуражку перед знакомыми фермерами, их женами, гувернантками и кухарками.
Но стремление есть стремление… да, безотчетное, хотя я во многом прекрасно отдаю себе отчет. О, уверяю, прекрасно! Например, в том, как все вокруг удивительно соответствует моим потребностям и представлениям об удобстве, даже поскрипывающее кресло с мягкой подушечкой и похожая на кардинальскую шапочка, надеваемая мною во время служения… служения музам, как все отвечает моим вкусам и как мне хорошо на этой открытой, обласканной утренней свежестью террасе. Террасе с немного осевшим полом, выложенным каменными, кое-где потрескавшимися плитами, прихотливо обвивающими столбы цветочными гирляндами и шарами подстриженных кустов в глиняных рассохшихся кадках.
Между замшелыми плитами мелькают юркие ящерки с раздувающимся зобом, на двойные перила низкой решетчатой ограды, опоясывающей террасу по окружности, садятся райские птицы, роняя изумрудного цвета перья и оставляя легкие пушинки. И прозрачная сень из экзотических, благоухающих, дивных растений, поддерживаемых деревянной решеткой, не позволяет слишком припекать солнцу.
И не беда, что – если присмотреться, – райские птицы окажутся обыкновенными горлинками и голубями, воркующими от любовной истомы (но среди них есть и соловьи – хоть и серые, невзрачные, но скоро они запоют!), а растения – плющом или диким виноградом. Все равно они - необыкновенные, и мне среди них несказанно хорошо, тем более что на меня смотрят заснеженные великаны - небывалой голубизны горы, увитые понизу молочно-алым туманом и поросшие пятнистым, тигриной окраски бамбуком.
К тому же погода стоит восхитительная, и день обещает быть совершенно великолепным…
А если взять схваченную по окуляру
Вот вынырнула из ручья, плеснув хвостом, ослепительно блеснула на солнце серебристая форель, которую здесь не ловят, не забрасывают сети, не ставят вершей и не нанизывают на крючок удочки приманку - жирных червей и мотыльков. Вот павиан, одной рукой (именно рукой, а не лапой) ухватился за ветку и повис на ней, скромно и благочестиво опустив глаза. А вот затаившийся в зеленой, с нежно-салатовым отливом, тине крокодил и бесстыдно разлегшийся на горячем песке, великолепный в своем откровенном, чудовищном безобразии (или безобразный в великолепии) бегемот. Оба они - столь же причудливые создания, воплощение творческой силы Всевышнего, которыми Он любуется и гордится, как дитя своими игрушками (недаром египтяне почитали их как божества).
А какие огромные, волшебно прекрасные бабочки порхают надо мной, показывая златотканый, парчовый узор своих крыльев! Одна из них опустилась на ложку в стакане и, перебирая лапками, шевеля усиками, вожделенно устремилась к ломтику лимона, надеясь удовлетворить любопытство и живейший светский интерес к нему, усиленный тем, что на лимоне сохранились столь лакомые для сладкоежки крупинки сахара.
Ну, и жуки! Конечно, жуки! Как же без жуков, которых недаром зовут майскими (ведь сейчас именно май)! Хоть они и жутко трещат крыльями, двигают своими рогами и клешнями, но лишь на вид кажутся страшными и ужасными. Сами же – добрейшие, кроткие, безобидные существа.
И меня окружают нежно любимые мною друзья - вон они едва видны внизу, на мелькающих сквозь пальмовые ветки тропинках роскошного сада – уменьшенные из-за значительного расстояния меж нами, но различимые и узнаваемые фигурки. Здесь среди гор с помощью приборов столь же совершенных, сколь простых и удобных в обращении они ведут постоянные метеорологические наблюдения. Им мои друзья придают большое значение, поскольку состояние погоды для них – прежде всего показатель нравственный и метеорология непосредственно связана с теологией, царицей наук, и философией, ее верной служанкой.
Однако они находят время и для досуга, прогулок и бесед. Собственно, мы и собираемся вместе лишь ради дружбы, не унижая себя побочными поводами в виде общих склонностей, влечений, привязанностей, привычек и уж тем более (словцо совсем мне чуждое) интересов. В этом смысле мы не общество любителей, ценителей, собирателей чего-либо, а просто праздное и беспечное общество неразлучных друзей.
Однако и это письмо приходится оставить незаконченным, оборвать на полуслове, поскольку сюда идут. Да, я слышу шаги по винтовой лестнице, протяжный скрип открываемой двери, и мне приходится встать навстречу моим гостям и приветствовать их поклоном с подобающей рыцарю учтивостью и галантностью, к которой здесь все так располагает.