ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)
Шрифт:
В поведении пана Станислава обозначились явные признаки того, что он собирается перед нами выступить с запальчивой речью: пан Станислав привстал, сел, разгладил под собой сморщенное одеяло и снова привстал, словно сидение придало ему решимости. «Ну, сейчас начнется!», - подумал я, с унынием рисуя себе картину, как пан Станислав будет призывать нас к благоразумию и слезно умолять принять ультиматум.
И каково же было мое удивление, когда я услышал от него:
– Никогда! Не дождутся! Пусть и не мечтают! Лучше лесоповал, чем такое унижение
– Вы что, отказываетесь принять ультиматум? Но ведь вы же!..
– полковник Жеманный, воевавший в Бессарабии, смотрел на пана Станислава как на вражеского солдата, который неким чудесным образом вдруг превратился в бойца его собственной роты, готового выполнить любой приказ.
– Да, призывал к самороспуску, а теперь надоело! Хватит! Не хочу! Когда-нибудь же надо перестать бояться!
И, как часто бывает, едва перестал бояться явный трус, то и храбрецы почувствовали себя храбрее, избавившись от тайного страха, в котором они до этого не хотели себе признаваться.
– Правильно! – просиял Цезарь Иванович, удивляясь тому, как из всех смутных и тревожных мыслей, блуждавших в его воспаленном сознании, выделилась и пожелала быть высказанной именно эта мысль. – Я полностью согласен. Я поддерживаю! Надо!
– Что надо?.. – Полковник настаивал на уточнении, словно у него был повод усомниться в храбрости того, кто в отличие от него самого никогда не служил и не воевал.
– Ну, надо перестать… - ответил Цезарь Иванович, чувствуя, что сияние в его глазах слегка угасло.
– Что перестать?.. – неумолимо настаивал полковник.
– Перестать бояться, - сказал Цезарь Иванович и вдруг обнаружил, что за этими словами скрывается самый постыдный, панический страх.
Он ужасно смутился, густо покраснел нижней частью лица и опустил глаза.
– Вот и не бойтесь. – Полковник усмехнулся, убеждаясь в правоте своих подозрений. – Просто не бойтесь и все. Без всяких там призывов… За нашу любовь к плохой погоде будем стоять до конца.
– Как за веру, - прошептал Цезарь Иванович, завороженный не столько проницательностью и красноречием полковника, сколько шевельнувшейся в нем самом жаждой жертвенного порыва.
– Так пойдите и скажите! Так пойдите и скажите! – возбужденно затряс мне руку капитан Вандич, обводя всех взглядом, призванным внушить сознание торжественности и особой значимости этой минуты. – Как за веру – и до конца. И никаких ультиматумов. Прошел ровно час. Пора, - сказал он, даже не посмотрев на часы и тем самым словно бы возвестив, что истинное время определяется отнюдь не ходом стрелок на циферблате.
Глава пятьдесят шестая, в которой вдруг обнаруживается нечто и все выходит совсем не так, как мы ждали
– Ну, и что же? – спросил следователь Скляр, когда меня снова доставили к нему под конвоем, - спросил, допивая чай из банки (почему-то все они
– Товарищ Горький, - поправил я.
– А вы не поправляйте!
Он метнул в меня остерегающий взгляд.
– Но ведь это же…не так… Вернее, не совсем так, - пробормотал я примирительно, стараясь как можно дольше удержать на лице улыбку.
Но он не улыбался.
– Вы - не поправляйте! Вы, вы! Именно вы! Не поправляйте меня. Потому что я следователь, а вы – арестованный. И товарищ Горький вам не кум, не сват и не товарищ.
Я почувствовал, что неспроста он так взорвался: видно, что-то стряслось, что-то у него не заладилось, нарушило ему все планы, смешало все карты. Поэтому главное было ему сейчас не противоречить, во всем соглашаться, но так, чтобы он не заподозрил в этом насмешку или даже издевку. И я вздохнул, признавая полезным и справедливым полученный мною урок.
– Прошу покорно меня извинить…
Нет, ему не понравилось мое извинение, явно не понравилось, но Иван Федорович промолчал, отвернулся, посмотрел в окно, очень внимательно посмотрел и неприязненно, сухо спросил:
– Что же все-таки вы решили? Там у себя в камере-то? Согласны принять в свой кружок?.. – Тут он ко мне повернулся и, сузив глаза, стал пытливо всматриваться мне в лицо, словно ему хотелось прочесть на нем ответ еще до того, как я его выскажу.
Я молчал, больше всего опасаясь помешать ему в эту минуту какой-нибудь неуместной гримасой, невольной улыбкой, просто движением губ или бровей. Пусть всматривается. Пусть допытывается. А я…
– … согласны или не согласны?
… я даже не пошевелюсь. Буду сидеть как мумия.
И тут он внезапно отвел глаза, словно сочтя себя полностью удовлетворенным тем, что добился столь нужной ему цели.
– Вижу! Вижу, что не согласны, шельмецы вы этакие! Ну, и правильно! Молодцы! Ведь это было испытание. Мы хотели вас проверить, устроить вам некий экзамен, и вы испытание с честью выдержали. Поэтому теперь вы полностью свободны и – домой, домой, домой!
– Как?!..
– Я не знал, чему удивляться, - неожиданно обретенной свободе или тому, что он все решил за меня и не дал мне произнести ни слова.
– А вот так! Испытание. Конечно, следовало бы взять с вас за постой, потрясти как грушу, но да уж ладно. Как-нибудь после сочтемся… - Иван Федорович скучающе зевнул, словно такие испытания и такие счеты были для него самым обычным делом. – Вы оказались мужественными, стойкими и храбрыми людьми. Настоящими рыцарями плохой погоды, так сказать. Жаль, в тюрьме не выдают орденов, а то бы мы вас к орденам представили!
Тут мы оба почувствовали, что это уж чересчур и кому-то надо исправлять положение. Следователь Скляр взял эту роль на себя.