ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)
Шрифт:
– Ладно, открою вам секрет, такой, знаете ли, небольшой секретик… Конечно, не в вашей мужественности дело, старина. Согласны вы или не согласны принять в ваше общество Ольгу Владиславовну, теперь все равно, никакого значения это не имеет. Мне только что сообщили… м-да… - Иван Федорович с сожалением взял в руки телефонную трубку, словно она еще не остыла от недавнего сообщения.
– Сообщили, что ваш Председатель и Ольга Владиславовна вместе бежали из города. Бежали неизвестно куда. Даже записки не оставили. Вот и ломай теперь голову – как будто мало нам пожара в цирке, мало Полицеймако…- Он хотел добавить что-то еще к своему перечню, но воздержался
И он положил трубку как ненужный, даже нежелательный в руках, компрометирующий его предмет.
Глава пятьдесят седьмая. Нас навещают хорошопогодники и с подробностями рассказывают о случившемся
В тот же день нас выпустили из тюрьмы.
Прощаясь с нами, следователь Скляр попытался разыграть душещипательную сцену, изобразить, как ему жаль расставаться с такими знаменитостями, любимцами горожан, в чью защиту составляют петиции и собирают подписи, но эта комедия быстро наскучила самому паяцу, у зрителей же она не вызвала даже сочувствующей улыбки. Было ясно, что в роли знаменитостей мы с треском провалились, что участь любимцев нам не грозит и что у ворот нас будут встречать не толпы восторженных поклонников, а шелудивый бездомный пес с оторванным ухом и хромая ворона, волочащая по земле подбитое крыло.
Так оно и вышло: за воротами тюрьмы нас встретили пес и ворона (вещунья каркнула, а пес поднял заднюю лапу и окропил в знак приветствия фонарный столб). И нам пришлось пешком - после подкупа охраны денег ни у кого не осталось - добираться домой. Однако лишь только мы понуро разбрелись в разные стороны, всех нас посетила одна и та же счастливая мысль: почему, собственно, домой? Зачем? Не лучше ли по случаю нашего освобождения всем собраться во флигеле у Гургена Багратовича, тем более что он заново его отстроил, украсил резными наличниками на деньги, полученные нами по чеку?
Эта мысль заставила нас остановиться, обернуться и снова броситься друг к другу с радостным чувством: как хорошо, что нам не придется расставаться!
«К дяде Гургену! Во флигель!» – дружно решили мы, и кто-то из нас неуверенно, со сдержанным восторгом добавил, словно не совсем надеялся на наше сочувствие и поддержку: «Тем более что сегодня такая погода!..»
Этот возглас вызвал у нас легкое замешательство и минутную растерянность. Мы с опозданием осознали тот прискорбный факт, что, похоже, и не обратили внимания, какая сегодня погода! Да, то ли за время, проведенное за решеткой, мы отвыкли от подобных зрелищ, то ли в нас что-то притупилось, зачерствело, но мы не заметили самого главного. Не заметили, какой нежной, дымчатой поволокой увито небо у горизонта, как над головой сгущается сиреневая грозовая туча, начинает моросить и пруд в мелких кружках от капель дождя кажется механизмом старинных часов, извлеченным из корпуса и ожившим под руками опытного мастера. Это печальное открытие (не заметили!) лишний раз убедило нас в том, что надо немедленно, срочно всем собраться, и мы выбрали такой маршрут, чтобы по дороге оповестить всех кого можно о нашем освобождении и условиться о безотлагательной встрече.
И вот все снова собрались, - бывшие узники тюрьмы и те, кому удалось избежать ареста. Мы долго обнимались, жали друг другу руки, даже всхлипывали с шутливой умильностью, делая вид, что вытираем слезы, и при этом действительно вытирая (незаметно смахивая), рассаживались за столом. И когда затих скрип стульев, слитный и приглушенный гул голосов, возникла пауза, означавшая, что каждый – вместо того чтобы говорить самому - готов наконец замолчать и слушать кого-то другого. Обычно нарушал эту паузу наш Председатель, но, увы, на этот раз его с нами не было, и поэтому пауза затягивалась, а мы, чувствуя неловкость, покашливали и отводили глаза в сторону.
И тут пауза нарушилась самым непредвиденным образом: мы услышали за окном какой-то шорох, возню и воочию узрели … руку. Да, руку, тянущуюся к окну так, словно кому-то не хватало роста, чтобы в него постучать. Мы замерли и оторопели, пораженные этим зрелищем. Наконец неведомый коротышка на наших глазах все же дотянулся и костяшками пальцев постучал в стекло. Дядя Гурген, стоявший ближе всех к окну, открыл его и получил в руки записку. А мы все, немного привстав, увидели мальчишку, который удирал со всех ног, мелькая босыми, испачканными осенней грязью пятками.
Дядя Гурген развернул и пробежал глазами записку, причем на лице его появилось выражение явной озадаченности.
– От хорошопогодников. Они идут. Они знают, что мы здесь, и идут. Идут прямехонько к нам.
– Зачем?! – спросили мы хором.
Дядя Гурген внимательно, даже придирчиво оглядел бумажку с обратной стороны, но, не обнаружив там ничего написанного, пожал плечами.
– Непонятно…
– Может быть, они хотят взять нас штурмом? – предположил я. – Учинить разгром? Дебош? Все перевернуть вверх дном?
– Нет, мне кажется, они несут белый флаг, - сказал капитан Вандич, который все это время, не отрываясь, смотрел в окно и поэтому первым заметил вдали приближающуюся когорту хорошопогодников, которые действительно размахивали чем-то белым. – Парламентеры. Полагаю, что это парламентеры.
– О чем они намерены вести переговоры? – спросила мадам Заречная-Филиппенко, досадуя по поводу того, что дипломатические обязательства вынуждают ее терпеть присутствие людей, ей явно не симпатичных.
– Я знаю, - сказала Софья Герардовна Яблонская, закрывая глаза: это было знаком внезапно осенившей ее догадки.
– Они хотят рассказать нам о бегстве. О бегстве Ольги Владиславовны и нашего Председателя. Ведь они осиротели и им не с кем поделиться.
Софья Герардовна оказалась права: хорошопогодников действительно привело к нам желание поведать о том, что их больше всего волновало и будоражило, - о беглецах. Причем, пережитые волнения совершенно сбили с них всякую спесь. И вместо чопорных и высокомерных мумий мы увидели живых людей с их бедами, тревогами и несчастьями. И они больше не тараторили как трещотки о хорошей погоде, а весьма прочувствованно отзывались о плохой, о глухом ворчании грома, отдаленных зарницах и редком, моросящем дожде, который никак не мог разрешиться грозой.
Что же они нам поведали о событиях, предшествовавших побегу? Известие о том, что Вацлав Вацлович переходит в их кружок, вызвало у хорошопогодников ропот недовольства. И Ольге Владиславовне стоило больших усилий убедить их, что он не шпион, не лазутчик, а всего лишь восторженный созерцатель, искренний в своей любви к хорошей погоде. Настолько искренний, что возникает причудливый парадокс: хорошопогодники в известном смысле стали хуже, а Председатель лучше.