Тайное послание библии.
Шрифт:
“Все ели одну и ту же духовную пищу и все пили одно и то же духовное питие, ибо пили из духовного последующего камня; камень же был Христос” (I Кор. 10:3-4). В Откровении Иоанна “белый камень” (опять вспомним абх. АБРЛАШ!) связан с “новым именем”, которое по существу символизирует новый этап развития, новый этап сотворения человека: “Побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень, и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает” (Откр. 2:17).
31. Процесс творения человека: новый этап.
Путь к этому новому этапу творения человека проложили святые прежних времен. В тиши монастырей они занимались главным делом жизни: созиданием собственной души. И уже из этой очищенной и заново выстроенной души вытекали свидетельство о Боге, пламенная молитва за мир, деятельная любовь и бескорыстная самоотдача людям. Стержнем
Однако чрезмерная и односторонняя многовековая фиксация на факте смерти привела к почти полное выхолащиванию евангельского пафоса воскресения. Хотя традиционные фразы о грядущем воскресении усердно повторяются, но кто из нынешних христиан, не кривя ДУШОЙ, завещает повторить на своем надгробии знаменитую надпись из древнехристианских катакомб: “Мы ожидаем весны нашего тела!” Догмат воскресения тела - практически самый важный в христианстве - перестал вызывать интерес: мы нигде не встретим ни горячих споров, ни попыток детальной разработки этого учения и его следствий, ни свидетельств молитвенного углубления в главное обетование Нового Завета. Единственная, предпринятая сто лет назад, не во всем удачная, но проникнутая евангельским пафосом попытка русского мыслителя Николая Федорова, вместо конструктивного анализа и содержательной критики вызывает в современной церковной среде яростное отторжение. Как ересь, как злостное прельщение рассматривается сама постановка вопроса о практическом участии человека в деле собственного воскресения.
Примечательно сужение о пассивном примирительном отношении к факту физической смерти ИТАЛЬЯНСКОГО философа Э.Канетти
“Им невдомек, что они наделили ее /смерть/ большею властью, чем той подобьет по чину… Они препятствует той борьбе, что единственная стоила бы свеч. Они объявляет мудростью то, что на самом деле капитуляция. Уговаривает каждого присоединиться к их собственной трусости. Те из них, кто полагают себя христианами, отравляет таким образом самое ядро своей веры, черпавшей силу в преодолении смерти. Всякое воскрешение, какое удавалось евангельскому Христу, оказало бы, послушать их, бессмысленным.
“Смерть, где твое жало?”. Да это и не жало вовсе, говорят они, поскольку она всегда была здесь, вросшая в жизнь, ее сиамский близнец, они отдают человека смерти без остатка, будто некоей невидимой крови, безостановочно пульсирующей в его жилах, пусть зовут ее кровью смирения, эту тайную тень крови подлинной, неустанно льющейся для жизни /Э.Канетти, стр. 306-307/
Образ бытия преподобных лучше всего описывает паламитский термин “синергизм”: совместное действие человека и Бога; главным содержанием этого совместного действия было участие человека в продолжающемся творении самого себя. Подвиг преподобных – это высшее достижение христианства, то, что ему безусловно и безоговорочно удалось. Задача сотворения личности требовала уединения, решительного ухода из социальной жизни: “всех люби, от всех беги” – говорил основатель монашества св. Антоний. В меру сил подражая отшельникам-аскетам, жившие в миру христиане учились духовной сосредоточенности, одинокому предстоянию перед Богом, перестраиванию своей души в соответствии с Божественным замыслом о человеке. Благодаря векам христианства в нас утвердилось сознание: человеческая личность – при всей ее греховности – есть высшая ценность в глазах Самого Творца; поэтому каждый человек – при всем его несовершенстве – есть святыня для всех остальных. Каждый, кто покушается на права и достоинство личности, совершает преступление против Того, Кто эту личность сотворил и продолжает сотворять. Личность не есть только часть рода; напротив, цель существования рода есть продолжение творения личности; богатство традиции при этом становится достоянием каждой личности, глубоко осознанным и свободно принятым.
Тот, кто не понимает величия и трудности этого высшего Божественного задания, может решить, что история уже кончилась, что у человечества уже не осталось никаких существенных дел на земле. Цель Бытия – развитие человека в бесконечной перспективе Божественного Первообраза. Если же эту цель видеть лишь в создании временных форм устроения жизни, в достижении чувства относительного благополучия и удовлетворенности жизнью – то каждое очередное крушение этих форм будет казаться концом истории или даже неудачей творения. Тот, кто из духовной лени или маловерия не хочет принимать участия в продолжающейся Божественной работе по сотворению человека и мира – рискует впасть в состояние религиозного пессимизма, который у одних принимает форму безропотного подчинения року, у других – форму самоубийственного бунта. Подкрепление этому пессимизму пытаются найти в Откровении Иоанна: ведь, если не верить в обетование мессианского царства, содержащееся в этом Откровении, то история кончается торжеством антихриста, окончательной победой зла на земле.
32. Истоки глобального пессимизма.
Именно этот глобальный пессимизм дает как бы моральное обоснование для “глобальной революции”: “По мнению традиционалистов, то есть людей признающих превосходство Духа над материей, Сакрального над профаническим и т. д., сам процесс циклического развития протекает по нисходящей – от Золотого века к Железному, от Земного Рая к Земному Апокалипсису, Земному Аду… Наша цель не впереди и не сзади. Настоящее для нас еще более ненавистно, чем прошлое и будущее… Нас способна удовлетворить только Вечность, и поэтому – мы любим тебя, Революция!” (А. Дугин, стр. 338-342).
Пессимизм А. Дугина и ему подобных, по крайней мере, последователен, так как основан на принципиальном отрицании самой идеи Творца и творения. Попытка утверждения бытия без Бога абсолютно несостоятельна, что с такой глубиной и бескомпромиссностью пережил и высказал уже Гаутама Будда. Бытие без Творца обречено на самоуничтожение; в этом случае единственный путь к освобождению – это путь в небытие. Но гораздо труднее понять истоки исторического пессимизма у верующего христианина.
Вот что пишет об этом диакон Андрей Кураев: “История нужна, пока у человека есть свобода. Когда свобода последнего выбора отнимается, створки истории схлопываются. Движение невозможно. Как равнинная река намывает себе плотину и вынуждена затем искать другое русло – так и река истории. Поколение за поколением все больше грязи оставляет в ее русле, все дальше становится Небо, все труднее расслышать вопрос: “Господи, что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную”. И еще сложнее услышанный ответ исполнить… Конец истории: ничего уже не сбывается… Не исполняется. И ничто не входит в Вечность… Да, мы проиграем… Эсхатологическая этика (которую Шарль Пеги называл “этикой героического пессимизма”) знает, что в плане земной истории христианство проиграет. Но речь идет о защите некоей метаисторической истины…” (Диакон Андрей Кураев, Все ли равно как верить? стр. 160-162).
33. Не все так плохо.
Как это уже не раз случалось в истории, внешние условия Богообщения сегодня уже не те, что вчера – но интенсивность и полнота реального, личного и свободного Богообщения не только не ослабела, но скорее, неизмеримо выросла по сравнению с прежними веками. Естественно, изменилась и форма (но не суть) сопутствующих искушений; главная из сегодняшних бед: неразличение духов – бич также и средневекового монашества; но теперь, как и опыт стяжания подлинной благодати, это стало массовым явлением.
Иван Ильин, видевший духовные болезни современного мира не менее остро, чем Андрей Кураев, делает из этого прямо противоположные выводы:
“Современный мир пронизан сквозняком безбожия. Этот сквозняк несет с собой весь яд духовного “анчара” - все соблазны плоского чувственного опыта, рассудочной диалектики, технической полунауки, омертвевшего сердца, развращенного воображения. деморализованной воли, кощунственных дерзаний, воинствующей пошлости, озлобленного властолюбия, неистовых страстей и малодушного предательства. Противостать этому может только вера нашедшая свои первоосновы, утвердившаяся в них, очистившаяся от соблазнов, закаленная в религиозном опыте, искусившаяся в видении и сомнении, в приятии и отвержении; вера, знающая вечный путь, опасные перепутья и последнюю распутицу; вера, выросшая в бурное время и потому умеющая повелевать бурям души. Время религиозного упадка ныне прошло; религиозность будет могучей, цельной и побеждающей, или же ее не будет вовсе, и тогда не будет на земле ни духа, ни культуры” /И.А.Ильин, стр. 191-192/.