Тайной владеет пеон
Шрифт:
Память у Ричарда Лайкстона была блестящая. Он вспомнил события, предшествовавшие интервенции. Юный пеон тогда доставил много хлопот и фруктовой компании и госдепартаменту США.
— Ты знал Хосе Паса? — живо спросил мистер Лайкстон. — Ты работал с ним рядом?
— Я сам Хосе Паса, — сказал мальчик.
Он пристально посмотрел в глаза собеседнику. Репортеры зашумели. Хосе атаковали вопросами. Но он молчал и не сводил странного мальчишеского взгляда с американца. Мистер Лайкстон почувствовал себя неловко. Чтобы скрыть замешательство, он осведомился:
— Как тебе живется, Хосе?
— Мне здорово хорошо живется, — громко сказал Хосе, и на его лицо цвета меди набежала усмешка. — Сначала компания угощала в конторе, а потом трахнула Хосе по голове. Мне здорово хорошо живется. Сверху на нас сыпались бомбы, а потом за нами стали охотиться, как за бабочками. У Хосе был друг. Верный друг. Руфино Чако. Спросите у того сеньора, что стоит рядом с вами: зачем он в него стрелял?
Аугусто Чако подавленно вскрикнул.
— Ну, здесь не место для истерики, — с раздражением сказал Ричард Лайкстон, обращаясь к Чако, и встал с ящика. — Что я могу для тебя сделать. Хосе Паса? Говори, не бойся.
— Э, я не боюсь, сэр. Если вы могли бы снова начать раздачу земель пеонам...
— Кто тебя подучил так говорить? — вмешался Линарес. — Кто тебя прислал сюда?
Хосе взвалил ящик на плечо и строго сказал:
— Когда соберешь сто тысяч связок для компании, то спина подучит. — Он повернулся к американцу. — Ица запоминают друзей, сэр. Если долго будет невмоготу, — Хосе Паса вас разыщет. Кто чистил ботинки в детстве, — поймет пеона. Кто не поймет, — тот не чистил.
Репортеры опять засмеялись, а Хосе зашагал в сторону, и двое полицейских, по знаку Линареса, двинулись за ним. Но за углом полицейских остановил капитан Дуке и велел возвращаться.
— Я отвечаю за охрану этого квартала, — сказал он. — Извольте подчиниться.
С ним был патруль, и полицейским пришлось отступить. Солдаты капитана довели Хосе Паса до людного перекрестка, и Хосе растворился в толпе.
— Чистильщик, кажется, срезал гостя, — сказал один из солдат, провожая Хосе взглядом.
— Славный мальчуган, — отозвался второй.
— Откуда взялся этот негодяй? — требовательно спросил Армас у полковника Леона. — Разве я не просил вас подготовить гостю более приятного собеседника?
— Ничего не понимаю, — развел руками полковник. — На этом месте обычно сидит другой мальчишка. Он получил вознаграждение наперед…
В эту же минуту кто-то из репортеров насмешливо спросил у гостя:
— Вы довольны полученным интервью, сэр?
— Приятно было вспомнить детство, — засмеялся Лайкстон. — Но для вас, ребята, беседа была не очень интересной. Я не думаю, что ее стоит печатать.
Репортеры ответили молчанием.
Как только Ричард Лайкстон очутился в президентском дворце, он предложил перейти к обсуждению деловых вопросов.
— Наша страна, — с пафосом начал Армас, — как витрина западной демократии, заслужила...
Ричард Лайкстон позволил себе прервать доктора Армаса. Когда он говорил о деловых вопросах, то он имел в виду не витрины и не цветы. На сегодня тех и других довольно. Ричард Лайкстон прежде всего деловой человек и желает знать, на каких условиях доктор Армас надеется получить новый заем у американского правительства.
Армас был не очень подготовлен к тому, что его сразу после экскурсии по городу схватят за горло.
Поэтому он пробормотал, что рука дарующего благословенна, а сердце принимающего хранит вечную благодарность.
Слова, слова!.. Доктор Армас путает встречу на аэродроме с разговорами деловых людей. И мистер Лайкстон продиктовал свои условия так, как будто перед ним находилась обыкновенная стенографистка: возвращение всех привилегий Юнайтед Фрут компани, ликвидация всех старых долгов компании гватемальскому правительству, предоставление американским монополиям права разведки нефти еще на двадцати тысячах акров гватемальской земли.
Затем он поднялся, и очаровательная улыбка вернулась на его моложавое, но хранящее следы усталости лицо.
— Благодарю вас за трогательную встречу, джентльмены. Лучше, если в газетах ее не будут чересчур рекламировать.
И снова мистера Лайкстона выносили на руках из машины. И снова он садился в самолет, провожаемый гватемальскими улыбками.
— Приветствуйте своих чистильщиков, Рикки! — засмеялся кто-то в толпе провожатых.
Гватемальцы умеют смеяться.
28. У МАЛЬЧИШЕК И ДЕВЧОНОК ПРИБАВЛЯЕТСЯ РАБОТЫ
Утро выдалось ясным. Росита шла открывать цветочную торговлю в отличном настроении. Мистер Лайкстон, наверно, запомнит ее цветы. Девочка вполголоса запела:
Город мой, моя Эрмита, Полюбилась ты Росите Голосом звонким. Не забуду я, уж верь ты, Твоих улиц, и в Пуэрто — Слово девчонки!Эрмита это ласковое и гордое имя, которое гватемальские индейцы сберегли для своей столицы — Росите нравилось больше, чем сбегающее с языка американских туристов, как стук костяшек на счетах, «Гватемала-Сити».
Город мой, моя Эрмита...Индеец-носильщик нес на продажу трехэтажную пирамиду глиняных горшков, скрепленную широкой лентой, которая обхватывала лоб и убегала за спину. Бесстрастный, равнодушный ко всему, что не относилось к его горшкам, он услышал заветное слово «Эрмита», остановился и, не разгибая спины, внимательно посмотрел на девочку.
...Здесь не так уж много сытых — Нет даже перца!