Тайной владеет пеон

Михайлов Рафаэль Михайлович

— Сделка не состоится, — жестко и громко сказал старик. — Покупатель не дает пятьдесят долларов. Семья Наранхо дарит тарпуна поселку.

Американец снова замахнулся, но деда заслонил младший Наранхо.

— Не тронь, — бросил он. — Я тебя сброшу в море, если тронешь деда. Я сильный.

Он нагнулся, напрягся, поднял плоский двухпудовый камень над головой и, медленно раскачав его, бросил в воду.

Американец повернулся спиной и побежал к белым домам.

— Мы еще поговорим с тобой! — кричал он, взбира­ясь наверх. — Я тебе вспомню пятьдесят долларов, ста­рая калоша!

— Я стар, но справедлив, —

крикнул дед. — Поселок получит тарпуна бесплатно.

Дед и внук пошли, касаясь плеча друг друга. Шли и молчали. Только подходя к своей хибарке с пальмовой крышей, старый Наранхо заговорил:

— Если они ввалятся, не ввязывайся. Я больше про­жил, знаю кто чего стоит... Понял?

Мальчик молчал.

— А соль нам одолжат соседи, — вспомнил старик. — Перебьемся. Суши сети.

Старик изредка выходил на тропинку, бегущую к бе­лым домам, и с тревогой всматривался: не идут ли к ним. Он знал, что американцы не прощают вызова — ни карибам, ни индейцам, никому на этом берегу, где они чувствуют себя хозяевами. Он прожил большую, полную лишений и борьбы жизнь и тревожился не за себя. Он не раз смотрел смело в глаза смерти. Но внука он хотел уберечь от неприятностей. Он упрекал себя в том, что не сдержался и не получил хорошую цену за улов. Наранхо прав, съестное на исходе; а скоро ли при­дет еще такая удача?

Только в середине дня, когда дед и внук, закусив маи­совыми лепешками, уселись штопать старые шерстяные одеяла, которыми согревались в холодные ночи, забежал сосед, торгующий табаком. Тоже кариб, он, как и все его соотечественники из Ливингстона, питал необычай­ное уважение к старому Наранхо и, будучи любозна­тельным и падким на новости, всегда делился ими со стариком.

— Катера! Много катеров! — заговорил он, для пу­щей убедительности вращая глазами. — Все говорят — туристы. А меня не проведешь! Пусть мне собака в пятку вцепится, если в их чемоданчиках не автоматы. Не нас ли они усмирять собираются?

— У тебя хорошие глаза, Эрбо, — покачал головой Наранхо, — и язык у тебя крепко сшит. И табак ты от­пускаешь быстро. А вот головой помедленнее работаешь. Много ли ружей нужно для нашего поселка?

— Дон Наранхо, куда же им деться, туристам, как не в Ливингстоне осесть? Впереди море, позади за­росли...

— Не знаю; может, лес им и нужен, Эрбо.

— Ха-ха! — залился табачник. — Лес им очень нужен. Да только бог им крылья не дал, чтоб туда залететь...

Какая-то мысль ошеломила его, и он вдруг закрыл рот рукой, ускорив вращение глаз:

— Так, так... Вот зачем они понаехали... За лес­ными людьми...

Он попятился к двери, качая головой и что-то бор­моча.

— Не трезвонь на всю округу, Эрбо, — строго сказал старик. — Мы не знаем ни этих людей, ни тех. Карибам лучше не лезть в политику.

— О, какие ученые слова знает дон Наранхо! — поль­стил ему табачник. — Эрбо все понимает. Эрбо будет молчать, как рыба. Как ваш тарпун, о котором говорит уже вся гавань, — захохотал он и, поклонившись, вышел.

Старик бросил зоркий взгляд на мальчика. Тот и виду не показал, что слышал разговор, и продолжал свое дело. Старый Наранхо улыбнулся, — внук умеет себя вести. Уж первым-то он не полезет с расспросами. Это не болтун Эрбо.

— Туристы приехали, — сказал он вслух. — Осмотр нам учинят. Примем их у себя, Наранхо?

—

Дед Наранхо лучше знает, — слукавил мальчик, — кого соленым тарпуном угошать, а кого... — он откусил нитку и закончил, — соленым словом.

Вечером они перекладывали пальмовые листья кры­ши, — в домик протекала вода. Старик подавал внуку длинные шершавые лианы и учил его перетягивать листья так, чтобы и просвета не оставалось.

— Будь я помоложе, — вдруг сказал старик, — я бы подал лесным людям весточку о туристах.

Мальчик не торопясь подрезал кончик лианы, поду­мал и отозвался:

— Я помоложе. А где их найдешь? Кто они?

— Они хорошие люди, — сказал старик. — Очень хо­рошие.

Работа шла к концу, когда мальчик закричал с крыши:

— Дед Наранхо. Двое вышли из белого дома. Идут к нам. Один сам мистер Клайд.

— У нас есть свое дело, Наранхо, — насупился ста­рик. — Больше нам ничего не нужно.

Мистер Клайд, один из акционеров фруктовой компа­нии и ее уполномоченный по транспортировке грузов из Ливингстона, некоронованный владыка порта и поселка, подошел к дому рыбака в сопровождении худощавого человека с коротко подстриженными усами. В этом человеке примечательного ничего не было, скорее он ка­зался тусклым. Цвет его водянистых глаз трудно было определить. Поблекшие усы одним могли казаться та­бачными, другим — седеющими. И все же смуглость кожи и испанский профиль незнакомца позволяли отнести его к гватемальцам. В особенности, когда он стоял рядом с Пирри Клайдом, молодым и элегантным американцем, в облике которого все — начиная от резко очерченного подбородка с его характерной ямкой посередине, свет­лых волос, разделенных точной линией пробора, и кончая короткими штанами для игры в гольф, — выдавало северянина.

Пирри Клайд, будто он был у себя дома, широко рас­пахнул калитку перед спутником и громко сказал:

— Вот, дон Аугусто, это и есть поместье Наранхо. Не удивляйтесь, что калитка без забора. Они все начи­нают с калитки и мечтают, разбогатев, поставить забор.

Дед с сердцем сказал мальчику:

— Карибам не нужны заборы. Незваными гостями не ходим.

— Что ты там бубнишь, старина Наранхо? — безза­ботно спросил Клайд. — И за что ты напустился на моего повара? Чем он не угодил тебе?

Старик, наконец, повернулся к вошедшим: — Что же ты не сказал мне, что у нас гости, Наран­хо, — мягко упрекнул он внука. — И какие высокие гости! Сам мистер Клайд посетил ранчо простого рыбака.

Он повернулся к его спутнику:

— Вот вас я не встречал, сеньор...

— Сеньор Чако, — представил его Клайд. — Личный Представитель президента.

Аугусто Чако отвесил легкий поклон старику. Наран­хо пытливо всмотрелся в лицо гостя, но, встретив без­различный взгляд, пошел к двери глинобитного домика.

— Пожалуйте в дом. Наранхо, попотчуй высоких гостей.

Отпивая густой, янтарный напиток, пахнущий вино­градом и апельсиновыми рощами, Клайд снова спросил:

— Так что же плохого тебе сделал мой повар?

Морщинистый узел перекочевал с одной щеки На­ранхо на другую, заструился где-то у глаз и пошел пры­гать по лицу. Старик сжал свои тяжелые руки и, стара­ясь говорить так же безразлично, как Клайд, вздохнул:

— У нищего рыбака может не быть денег, мистер Клайд, но зато у него богатое самолюбие.