Тайной владеет пеон
Шрифт:
— Начинался пир, и детей отсылали в другую половину дома, — смеется полковник. — Так, Хусто?
Мигэль лихорадочно вспоминает.
— Как всегда, дон Леон. Но мне отец разрешал оставаться с гостями. Ведь я старший...
Они молчат — кажется, сошло.
— Не могу забыть вашу милую детскую, — умиляется полковник. — Резные кроватки, мягкие тюфячки...
— Что вы, дон Леон, — удивляется Мигэль. — Отец нарочно заставлял нас спать на жестком. Он всегда повторял, — присочиняет на ходу Мигэль: — «Жестко спится — мягко живется».
Опять молчат. И картами шелестеть перестали. Значит, вы не между собой играете, а со мною, сеньоры! Ну, выкладывайте же ваши вопросы.
— Значит, ты прямо из поместья отца? — наконец подает голос Фоджер.
Опоздали, сеньор. Вчера я сказал бы «да» и попался бы на крючок. А сегодня...
— Нет, сеньор. Вот уже полтора года, как отец держит меня на своих лесных выработках. Приучает к делу.
Кто-то из них двоих ударил по столу; что, не вышло, сеньоры?
— Ты говоришь, что пробыл там?..
— Полтора года.
— Превосходно, — Фоджер точно стрелял словами. — Ты жил с лесорубами, видел их жизнь, многому научился. Рассказывай.
Вот он — самый трудный экзамен.
— О чем, сеньор?
— Что сплавляют по Усумасинте?
— Много чего, сеньор. Наши рабочие гонят по реке...
Только бы не перепутать название!
— ...огромные стволы маогони. Лучшей породы красного дерева не сыскать.
— Метка Орральде?
Попался! Росита не говорила о метках. Что ему сказать? А что, если он сам не знает! Молнией сверкнуло воспоминание: табакерка, которую ему показывал полковник, — подарок Орральде, — с вензелем «О-О»: Ор-ральде-отец, Орральде-сын.
— В пути у тебя отшибло память, Хусто?
Издевается!
— Что вы, сеньор, наши стволы знает вся Гватемала... Выжженное клеймо с двумя буквами «О». Отец звал меня: «младший компаньон».
«Сейчас скажет медовым голосом: «Вспомни лучше». И тогда — крышка. И тогда выручайте меня, дядя Карлос, Роб, Хосе...»
Молчат! Неужели угадал? Два «о», два «о»! Как это замечательно, что «о» есть в испанском алфавите!
— Отец, верно, держит там большую охрану? — невинно спрашивает полковник.
Не смешите меня, полковник. Это я знаю из газет.
— Господи, да ведь оттуда можно сбежать только на самолете, дон Леон. Я сам нанимал с управляющим рабочих за десятки миль от выработок — в Чиапас, и мы сажали их в самолеты. Сбежать в болото или непроходимый лес — кому это охота?
Фоджер идет в атаку:
— Как же ты ушел оттуда?
Кажется, Мигэль немножко увяз в болоте.
— За мной прилетел управляющий.
— Где управляющий?
— Самолет попал в аварию. Дон Ильдефонсо разбился. Я чудом уцелел.
— Где это было?
— Под Кобаном.
Шепот. Полковник выходит. Ясно, — Фоджер послал его навести справку.
— Ну, а теперь Хусто, — грубо говорит Фоджер и стаскивает Мигэля с кровати, — когда мы с тобой одни, выкладывай свое настоящее имя.
— Хусто Мариа Орральде-и-Лопес, — быстро отвечает мальчик.
Это был блестящий контрудар. Мигэль сделал вид, что Фоджер интересуется его полным именем. Фоджер растерялся. От мальчишки такого притворства ожидать трудно.
— У тебя звучное имя, — сказал он, чтобы скрыть замешательство.
— Наш род идет от первых испанских переселенцев, сеньор, — гордо говорит Мигэль. — А дед матери...
Но Фоджер его останавливает:
— Черта мне до твоего деда. Слушай, Хусто, ты хотел бы расправиться с теми, кто захватил сеньора Орральде?
Что он еще говорит? Неужели допрос никогда не кончится!
— Это мое самое большое желание, сеньор.
— Сейчас мы тебе это устроим, — с усмешкой говорит Фоджер.
Стремительно входит полковник.
— Мальчик мой... Мы заставили тебя пережить неприятные минуты. Это подлинный Хусто, Генри. Я только что звонил в аэропорт. Авария под Кобаном зарегистрирована. Среди жертв есть и дон Ильдефонсо.
«Спасибо, дядя Карлос. Вы угадали, они и об этом спросили. Но что от меня хочет Фоджер?»
Полковник подходит к Мигэлю с распростертыми объятиями.
— Одну минуту, полковник, — останавливает его Фоджер. — Хусто желает отомстить за отца. Удобный случай. Девка, что вчера пела, связана с партизанами. Держи пистолет, Хусто. Он заряжен. Сейчас мы пригласим ее... У тебя не дрогнет рука?
У Мигэля дрожит рука, дрожит шея, дрожит голос.
— Н... нет, сеньор, не дрогнет.
Фоджер дергает за шнурок звонка и впивается своим скользящим взглядом в лицо Мигэля.
Выдержи взгляд этого удава, Мигэль. Вспомни, что твои товарищи сидят у костра и доедают последние крохи. Вспомни, что их хотят поймать в ловушку. Вспомни Руфино. И что ты самый храбрый мальчишка в Пуэрто, — тоже вспомни. И тогда маленький пистолет не покажется тебе пудовой гирей. И тогда взгляд удава не пригвоздит тебя к месту.
«Но ты, Росита? Как ты попала в их лапы? Или это я виноват в провале?.. Что бы вы сделали на моем месте, команданте? Сослались на усталость? Отбросили пистолет? Выстрелили в удава? Все плохо. Но ведь можно выстрелить в Роситу и не попасть... С пяти шагов? Не поверят. Но я вас заставлю поверить, пусть вас сожрут москиты!»
И, когда распахнулась дверь и Фоджер громко закричал: «Пали!» — Мигель выстрелил в закрытую половину двери и, не слыша щелкающего звука курка, не слыша хохота Фоджера, отшвырнул пистолет, яростно набросился на стоящую в дверях напуганную горничную, заменившую Роситу, втащил ее в комнату и принялся нещадно колотить руками и ногами. Как ему хотелось петь и кричать, и смеяться! И умолять девушку о прощении! И сказать ей, как это хорошо, что она не Росита!
И, когда его оттащили, он продолжал выкрикивать... не ласковые слова, нет — ругательства, оскорбления, размахивать руками, топать...