Тайной владеет пеон

Михайлов Рафаэль Михайлович

И, конечно, он красив своей волной. Есть много кра­сивых бухт, но ни в одной пенящаяся, искрометная волна, раскрывающаяся, как тигр в момент прыжка, и готовая обрушиться на берег, не пронизана таким изум­рудным потоком лучей. И трудно найти еще одну бухту, где вода, набежав на берег, так гулко застонет, про­шуршит, вскипит в мелкой гальке и с глубоким вздо­хом унесется обратно в море. Ведь не зря говорят в Пуэрто, что в день получки волна бурлит и негодует вместе с докером.

Да, человек, сидящий на берегу, умеет любоваться морем. Но вот он встает, поднимает свой саквояж и медленно

бредет в сторону пестротканых накидок. Что интересует мистера Кенона в этих лачугах? Сюда не водят туристов, здесь нечего показывать, кроме мозаики из щепок, жести и листьев; не они красуются на рекламе Юнайтед фрут компани, которая якобы поселяет своих рабочих в изящных комфортабельных домах.

Но, оказывается, мистера Кенона здесь ждут, мозо­листые руки сжимают его, усталые глаза приветствуют, запекшиеся от зноя и пыли губы шепчут: «Салют, компаньеро [22] Ривера! Нам сюда!». Сюда — это значит сквозь лачугу в соседний дворик, в узкое пространство между забором и сараем, еще в одну лачугу, где десяток самых испытанных рабочих бойцов ожидает товарища из центра.

У всех один вопрос:

22

Товарищ. (Исп.)

— Жива ли партия?

— Живее дона Кастильо, — отвечает Ривера и вызы­вает дружный, хотя и приглушенный смех портовиков.

Ривера рассказывает о том, как борется в условиях подполья Гватемальская партия труда, как срывает мно­гие замыслы армасовцев. Потом он переходит к местным делам.

— Видели катера с офицерами? — спрашивает он.

Конечно, они видели и догадываются об их маршруте. Чем они могут помочь? Укрыть своих товарищей они всегда готовы. Но пробьются ли лесные люди?

Да, пробьются. Ривера не может большего сказать. Только несколько человек партия разрешила осведомить о контроперации отряда. Он не может даже сказать, куда они будут пробиваться. И это пока тайна. Но помочь им можно и нужно.

— Говори, что нужно делать. — Высокий портовик наклонился вперед, лицо его выдает усталость, но глаза светятся молодо.

— Нужно немедленно сделать такое, — размышляет вслух Ривера, — чтобы они перебросили войска сюда. Нужно приготовить армасовцам в Пуэрто такой сюр­приз, чтобы приковать все внимание правительства и американских штабистов. Лесным людям будет легче выходить из кольца.

— Мы увидим Карлоса? — тихо спрашивает юноша, что сидит на корточках перед Риверой.

Как объяснить портовикам, что они должны сейчас не вспоминать это имя? Как объяснить рабочим, что ра­бочего вожака на время нужно считать погребенным в болоте?

— Пусть ваш сюрприз, — неохотно говорит Ривера, стараясь не встречаться взглядом с портовиками, — бу­дет достоин памяти Карлоса Вельесера.

Люди встали ошеломленные. Хотелось сорвать с себя шляпы, платки, растоптать их, пронзительно крик­нуть... Что говорит этот человек? Карлос жив. Он жив и будет

бороться. Его надо спасти.

— Ты говоришь что-то не так, компаньеро, — раз­дался глуховатый голос из дальнего угла. — Такие сюр­призы нам не нужны. Надо думать о живом человеке, а не о поминках...

— Кто говорит о поминках! — прервал его Ривера. — Или вы думаете, что партия не любит Карлоса, как сына, не ценит, как лучшего бойца? Но если партия просит рабочих вожаков Пуэрто провести армасовцев и для чего-то нужно, чтобы имя Карлоса не упоминалось в списке живых, — можете вы, упрямые души, сделать это для партии и... для нашего Карлоса?

Люди заулыбались.

— Вы заставили меня сказать больше, чем я мог, — со злостью сказал Ривера. — Плохо, если у кого-нибудь из нас язык привязан ниткой, а после кружки рома отвя­зывается.

Тот же глуховатый голос сказал:

— Таких здесь нет. А партии передай — сюрприз бу­дет!

7. ПРИГОВОРЕННЫЕ К ЖИЗНИ

Хосе Паса помешал маисовую кашу, о чем-то поду­мал и бросил в котелок стручок перца. Раздался друж­ный смех.

— Некуда больше деть, — объяснил Хосе. — Маис кончился. И фасоль на исходе.

Он подсел к товарищам, и люди подвинулись, чтобы дать ему место в кругу. Последний партизанский при­вал...

— Скучаешь по своему делу, Чиклерос? — спросил Мануэль.

Длинноногий костлявый парень, прозванный в отряде Чиклеросом (чиклеросом — сборщиком смолистой мас­сы — он был и по профессии), мечтательно сказал:

— Мне бы Кастильо Армаса сюда... Я бы его поло­сочками разделал, как саподилью. [23]

23

Дерево, сок которого (чикле) идет на изготовление жева­тельной резины.

— За что невзлюбил Армаса? — усмехнулся Мануэль.

— А за что мне любить эту вашингтонскую куклу! — быстро ответил Чиклерос под смех товарищей. — Ты знаешь, каков наш труд...

Он подскочил к ближнему дереву, быстрым движе­нием опоясал его длинным шарфом, связал концы, под­тянулся до первого сука, уперся пяткой о ствол и вдруг откинулся назад. Могло показаться, что он свалится. Но шарф держал. А Чиклерос, повиснув в воздухе, выхватил нож из-за пояса, ловко им орудуя, сде­лал косой надрез коры, обнажив желтое тело лесного гиганта.

— Вот так стоишь по двенадцать часов в сутки, — сказал Чиклерос, возвращаясь в круг. — Тащишься по колено в грязи от дерева к дереву. Ноги сводит, лихо­радка трясет. А ты все тащишься и высматриваешь дерево покрупнее. Наняла нас компания. Весь дождливый сезон провозились. За чикле самолет обещали прислать. И расчет тут же учинить. А вместо самолета прискакал на лошади капатас и сказал, что мы можем чикле к чер­тям повыбрасывать — транспорта не будет, компания, нож ей в глотку, решила поискать чикле подешевле. Я и еще трое отправились в главную контору. К побережью. Девять суток пробирались. На десятые нас в тюрьму по­садили.