Тайной владеет пеон

Михайлов Рафаэль Михайлович

— А если завтра появится в столице Орральде, — с вызовом бросил Мигэль, — он тоже узнает во мне Ху­сто?

— Орральде не появится в столице, — сухо сказал Кенон. — Он вообше не скоро где-нибудь появится. Ради тебя ему обещали сохранить жизнь, но полгода его про­держат у себя верные люди... Даже если отряд будет разбит.

— Разбит? Что вы говорите, мистер Кенон! Как это может быть? В лесу столько дорог...

— Сколько и стрелок на твоем плане.

Мигэль промолчал. Пришло отчаяние. «Не может быть, чтобы они не

спаслись. Команданте, я же тебе как сын. Хосе, мы клялись на верность. А меня нет с вами».

— Подожди горевать, — тихо сказал Кенон. — Они еще живы и сильны. И, если они спасутся, они вспомнят и план, добытый Хусто, и все, что он узнал в этом отеле...

— Хусто, Хусто, — прошептал мальчик и неожиданно увидел перед собой другую опасность. — Но есть же на­стоящий Хусто. Он появится, и тогда...

— Настоящего Хусто нет в живых, мальчик. Это был сущий дьявол и, как две капли воды, походил на отца. Его последняя выходка разъярила лесорубов. Не вышел в свою смену сплавщик — младший Орральде поджег его хижину и спалил всю семью сплавщика... Ты мо­жешь не бояться встречи с Хусто.

— А родня?

— Она ненавидела обоих Орральде. Их не очень-то будут искать. Притом, все они далеки от столицы. Нако­нец, у тебя отличный покровитель, друг самого прези­дента.

— Значит, вы советуете мне поехать в столицу?

— Менее подозрительно поехать с полковником. Но боюсь, что это будет не по твоим силам, мальчик.

— У меня хватит сил.

— Увидеть останки отряда? И изобразить при этом радость на лице?

— Я многому научился за эти дни, — тихо сказал Мигэль. — Я вытерплю.

— Тогда лучше поезжай с ними... Последнее пре­достережение: избегай встречи с пленными, которых за­хватят каратели. Тебя могут назвать по имени.

— Мои друзья? Никогда!

Кенон шепнул:

— Но ведь ты помнишь, что Анхеля предали.

Навстречу шел полковник, и Кенон громко загово­рил:

— При произношении этого дифтонга губы склады­ваются в щель... Добрый день, мистер полковник. Я доволен вашим протеже, — как важно, когда с детства заложены прочные основы...

— Да, да, — одобрительно откликнулся полковник.— А пеоны хотели лишить наших детей блестящего воспи­тания.

— О, вы, вероятно, имеете в виду режим Арбенса, полковник? — любезно осведомился Кенон.

— Именно так. Режим заигрыванья с босяками. Мы действуем прямее: кнут — пеону и петля — бунтарю.

И, весело расхохотавшись, он откозырял Кенону. Глядя ему вслед, Кенон с яростью сказал:

— Диктатор Убико в свое время заявлял, что, если и уйдет с президентского кресла, то уйдет по колено в крови. Эти уйдут по шею в крови. Но они уйдут, Ми­гэль, — первый раз он назвал мальчика по имени, — раз­рази меня гром, если они не уйдут.

— Пусть я захлебнусь на самой высокой волне, если будет не так! — подхватил Мигэль.

— Мы будем следить за тобой и мы разыщем тебя. Если

к тебе обратятся от имени сеньора Молина, знай, что это друзья. А теперь пора и мне, мальчик.

— Мы еще увидимся?

— Здесь — нет. В столице — быть может.

— С кем мне поддерживать связь?

— Никаких связей. Стань своим в доме полковника. И последнее: Карлос Вельесер просил тебе передать, что ты хорошо держался, Каверра.

Так они расстались.

Мы еще успеем проследить за судьбой Мигэля. А теперь, хотя это и трудно, попробуем выбраться из отеля вместе с мистером Кеноном. Полковник Леон лю­безно предоставил в его распоряжение легковую машину, и, как только офицеры снялись с места, сел в машину и Кенон.

Он знал, что прислуга отеля будет говорить о нем как о щедром постояльце, — Кенон не скупился на чае­вые. Но он дорого бы дал, чтобы узнать, — говорят ли о нем офицеры? Они не обошли его молчанием. Еще на­кануне отъезда Фоджер спросил полковника:

— Если не ошибаюсь, Кенон — гватемалец. Вы справ­лялись о нем?

— Его отчим родом из Филадельфии. Кенон до на­шего прихода служил переводчиком и вел английский для детей служащих компании. Агентство Юнайтед фрут дало о нем лучшие рекомендации.

Итак, мистер Кенон едет в машине. Куда? Шофер-американец равнодушно смотрит сквозь ветровое стекло.

— Подкиньте меня к морю, Джо, — говорит Кенон. — Я люблю соленый воздух.

Седок явно не расположен к беседе, и Джо с удоволь­ствием высаживает его на берегу.

Стихает шум мотора, и Кенон остается один. Нако­нец-то! Можно расстегнуть манишку, сесть на камень и свободно подышать морским воздухом.

Волна подкатилась к самым ногам Кенона и с шипе­нием побежала назад, как бы приглашая взглянуть на залив.

Он и впрямь красив, залив Аматике. Не беда, что смазочные масла, смола загрязняют его прибрежные воды. Не ими красив залив и не белыми судами флота компании, вывозящими отсюда щедрые дары гватемаль­ской природы.

Он красив своими рабочими людьми, которые слажен­ным и четким ритмом придают ему движение и живость: их смуглые гибкие тела мелькают между конвейерами, в кабинах портальных кранов, на широких трапах. Золотые люди! За день они перебрасывают между бере­гом и судами столько грузов, что их хватило бы на две Гватемалы, а они не могут прокормить и своих детей.

Он красив, залив Аматике, не кварталом прибрежных коттеджей, в которых поселились заправилы компании и чиновничья знать. Он красив пестроткаными накидками и рубашками, которыми жены портовиков прикрывают щели своих убогих хибарок со стороны моря. Янтарные, парчово-желтые, темно-зеленые, полосатые, клетчатые, звездчатые — эти шедевры гватемальских ткачих состав­ляют восхитительную гамму цветов, достойную сопер­ницу самой сочной радуги. И сердце потянется к этому гигантскому ковру, а не к вычурным белым коттеджам.