Тайной владеет пеон
Шрифт:
Роб пожал руки ближайшим соседям и скрылся в банановой роще. У изгороди его ожидали Росита и конюх с двумя лошадьми.
— Садись, компаньеро, — сказал конюх. — Довезу до реки, там вас не догонят.
Он ласково подсадил к себе Роситу, Роб прыгнул в седло, и лишь легкое облако пыли осталось на том месте, где они только что стояли.
К счастью, местность была безлюдна. Впереди зажелтела Мотагуа.
— Здесь мы простимся, — сказал конюх и мягко опустил девочку на землю. — Подари на прощанье еще куплет, Росита.
Девочка засмеялась:
Президент протух на рынке — Торопись! О-хо! Сдать его обратно гринго— Больше ни-че-го!— Талант! — крикнул конюх. — Учиться надо. Прощай, компаньеро Роб. Нас не запугают.
Их не запугали.
Орущие, беснующиеся, порядком напуганные служащие компании крутились вокруг молчаливо сидящих на траве пеонов, но поднять ни одного не смогли.
— Что вам за дело до президента? — в исступлении вскричал главный капатас. — Заботься о своем брюхе — и баста!
— У нас не только брюхо, у нас и сердце есть, капатас, — тихо сказал Антонио.
— Заткнись! — продолжал бесноваться главный. — Где черномазый, что с тобой шептался? Его рожа мне сразу не понравилась. Где он, я спрашиваю!
Надсмотрщики, посланные в бараки, вернулись и доложили, что негр и девчонка исчезли.
— Он и есть главный смутьян! — решил капатас. — Эй вы, босяки! Трус, что подбил вас на стачку, сбежал. Сбежал, а вас оставил расплачиваться. Поняли, дурни?
— Он не сбежал, — весело сказал Антонио. — Не такой он человек, чтобы сбегать.
— Ты заодно с ним? — крикнул капатас. — На, получай, красная сволочь!
Он подбежал к Антонио и ударил его рукояткой пистолета по голове. Струйка крови потекла по лицу Антонио. Он упал. В ту же минуту толпа рабочих набросилась на главного капатаса. Служащие рысцой побежали к конторе.
— Плохое дело, — сказал старый пеон, друг Антонио, — Уходить надо. Скоро здесь будут армасовцы.
...В тот час, когда одно из звеньев главного конвейера — зеленого транспортера, протянутого компанией от гватемальского ада через Пуэрто к своим закромам в США, — когда одно из этих звеньев остановилось, выбыли из строя многие другие звенья. Акционеры компании уже знали, что произошло на десятках их плантаций в долине Мотагуа: телефонная сеть у компании действовала отлично.
Но они еще не знали, что маленькие, дробно стучащие составы, вывозящие зеленый груз к побережью, остановились. Машинисты сошли на траву, а между банановыми связками, подвешенными к потолкам вагонов, протянулись надписи: «Гватемальские плоды — гватемальцам! Движение прекращаем на 24 часа».
Портовики остановили ленты транспортера. Вместо банановых гирлянд на суда потекли письма: они не были подписаны — тяжелую руку Армаса здесь хорошо знали, но они дышали гневом гватемальских женщин, партизанских сестер и матерей, детей и братьев, отчаяньем и ненавистью узников Армаса, суровостью людей Пуэрто.
«24 часа борьбы, — говорилось в тех письмах, — 24 часа гнева: так Пуэрто отвечает на отмену Армасом земельной реформы».
«Армас нам не бог, не президент. Он нам никто. Он даже не гватемалец. Он грингерос». [29]
«Мы требуем прекращения репрессий и немедленного роспуска армасовских банд!»
Большой конвейер встал.
Давно уже в главной конторе Ла Фрутера не творилось такого переполоха. Волна народного негодования напомнила ту, что буквально выплеснула из Гватемалы карлика Убико. [30]
29
Презрительная кличка прислужников североамериканских монополий в странах Центральной Америки.
30
Кровавый диктатор, послушный исполнитель приказов североамериканских компаний, свергнутый в 1944 году восставшими гватемальцами.
24 часа... Это значило, что компания потеряет около 150 тысяч долларов чистого дохода.
Это значило, что еще целые горы плодов, которые принесли бы новый колоссальный доход, будь они свое временно погружены на суда-рефрижераторы, сгниют до завтра на берегу и в вагонах.
Это значило, что могучая и всесильная Ла Фрутера, ворочающая не только бананами, но и президентами, имеющая разветвленную сеть полицейских, шпионов, банды наемных солдат, провернувшая за полвека сотню заговоров и переворотов, должна отступить, сдаться, подорвать свой престиж.
Вот когда карательные войска стали спешно перебрасываться на ликвидацию гватемальского «сюрприза».
Щупальца спрута, обвившего партизан, нехотя начали разжиматься.
Подпольщики ударили по мишени без промаха.
9. ПАТРИОТЫ И КАРАТЕЛИ
Тропический лес спит.
Это значит, что хищники выходят на охоту и пронзительные крики обезьян, взлетающих по своим зеленым лестницам к небу, предупреждают лесной мир об опасности.
Это значит, что листья великанов жадно вдыхают ночную прохладу и матапалос — «убийца деревьев», — подобно фосфоресцирующему спруту, теснее обвивается вокруг соседнего деревца, стремясь задушить в своих смертоносных объятиях молодые побеги.
Это значит, что зеленые поляны и черные, переплетенные узловатыми корневищами тропинки превращаются в восточные ковры, готовые при первом же приближении разлететься, разлиться океаном порхающих бабочек, которыми так славится Гватемала.
Тропический лес спит.
Это значит, что тысячи неожиданных звуков поднялись из темной глубины леса и сплелись в разноголосую симфонию, в которой мяуканье ягуара так же трудно различить, как шелест бабочек. И тайный дирижер ночного хора лесных гигантов — ветер — появляется внезапно, извлекает из раскидистых крон могучее «фортиссимо», заглушая остальные звуки, чтобы тотчас выйти на луга и издали послушать, как шуршат, шепчутся, стонут, пищат, мяукают, грызутся, рычат и ревут обитатели чащи.
Тропический лес спит.