Тайной владеет пеон
Шрифт:
— Попробую... Если выйду живым.
...Проводник сдал. Не выдерживали и молодые. Трое суток старик пробивал дорогу сквозь чащу, окутанную болотными парами. Трое суток он не присаживался. А сейчас прижался к толстому стволу дерева, прижался, чтоб не упасть, чтоб не вызвать отчаяния на лицах людей, которым еще нужны были силы.
— Больше не могу, — прохрипел он. — Дон Карлос, дальше пойдет крест на пне, от него сто шагов к пролеску. .
Его подхватили, напоили из фляжки.
— Будем нести поочередно, — скомандовал командир и первым поднял Наранхо на руки.
Прошло еще несколько часов, и люди наткнулись на глухую стену исполинов.
— Придется врубаться, — сказал Наранхо. — Дальше болота не будет.
— Это же победа, мой дорогой старик! — закричал Карлос. — Это же замечательная победа. Вы слышите? Болота больше не будет. Час на отдых — и готовьте мачете, топоры, веревки. Последний прорыв!
Он-то хорошо знал, что за этим последним прорывом последуют новые. Он обходил свалившихся на землю людей, которые еще вчера были бойцами, а завтра должны будут стать титанами.
Они сражались против карательных экспедиций армасовцев целым отрядом, — отныне каждому предстоит в одиночку перехитрить всю тайную полицию Армаса. Они привыкли бить врага пулей, гранатой, ножом, — отныне им придется бить его словом, листовкой, плакатом, бить под маской: каждый на какое-то время должен забыть свое имя, свое прошлое, взять другое имя и чужую страницу биографии. Как поведут себя его люди в новых условиях?
Карлос всматривается в спящих. Нелегко тебе придется, горшечник из-под Сан-Томаса. Ты чист сердцем и весь как на ладони. Но с ними нельзя играть в открытую. И тебе, дружище из Пуэрто, будет трудно притворяться. Льва не сделать лисой, медведя не научить прыгать с лианы на лиану. А научиться нужно.
Диего... Диего... Из тебя мог выйти человек. Ты ловок, смышлен, образован. Но посмотри, во что превратила тебя двойная игра: ты дрожишь, озираешься, глядишь на меня сквозь моргающие ресницы. Что дали тебе те? Страх и жестокость. От нас ты получил бы радости жизни — сочные краски морской волны, благоухание гватемальских плодов, радость дружбы...
Диего провожал взглядом команданте. Бешенство и злоба горели в нем, искали выхода, бились о стенки черепной коробки, готовые все вдребезги сокрушить. Он сжал кулак и стремительно перевернулся с одного бока на другой.
Индеец из Сан-Томаса, которому поручили сторожить Диего, певуче сказал:
— Не мечись. Бежать некуда. Одно болото. Оно не лучше пули.
— Слушай, Нортеньо, [33] — шепотом сказал Диего, — хочешь заработать? Много заработать. У меня спрятаны доллары... Если бы их передать одному человеку в Пуэрто...
Диего решил таким образом подать армасовцам весть о своем провале и с нетерпением ожидал ответа.
Индеец задумался, и Диего решил было, что он так и не ответит, когда Нортеньо с неожиданной для него живостью отозвался:
33
Северянин.
— Говорят, ты умный, Диего, Зачем Нортеньо передавать доллары армасовцам, если Нортеньо воюет с армасовцами?
И он отвернулся.
Диего дождался, когда индейца вызвали к командиру, и подозвал к себе мальчишек.
— Хосе Паса, — пробормотал он. — Я не всегда был такой. Вспомни, в первом бою я тебя научил прятать голову от пули.
— Помню, — сказал маленький ица, — одну голову сберег, чтоб продать тысячу.
Диего закусил губу,
— Хосе Паса, — сказал он с усилием. — У меня есть отец. Старый, больной человек. Ты поймешь меня, если любишь своего отца.
— Отца ужалила змея, — спокойно сказал мальчик. — Его уже нет. Что ты хочешь?
— Сообщи старику, — в замешательстве сказал Диего. — Столица, четвертая авенида, шесть. Чтоб не ждал... В лагере... под тем самым деревом... Я зарыл деньги. Сделай это для старика, Хосе.
Диего не прибавил, что старик был отцом... но не Диего, а тайной полиции Армаса.
— Ладно. Если команданте разрешит, — сделаю.
— Команданте может не понять сыновних чувств, — пробормотал Диего. — Выполни мою последнюю просьбу.
— Команданте все может понять, — оборвал его Хосе. — Для него каждый гватемалец сын и брат. И еще он может понять то, что не понимает Хосе. Ты опасный человек. Отец говорил: если крокодил захочет тебя поцеловать, — подставь мачете.
Да, это был уже не тот Хосе, которого собирался надуть заправила Юнайтед фрут компани. Кажется, это понял и Диего. Он перевел взгляд на Наранхо, словно пытаясь пробудить в нем искру симпатии к себе. Наранхо встретил его взгляд с любопытством.
— Наранхо, — сказал Диего. — Ты не боец. Ты просто мальчик. Ты не связан палочной дисциплиной. Пойми, как тяжело умирать и знать, что никто не сообщит отцу...
— Я тебе расскажу легенду, — с лукавством сказал Наранхо. — Молодой рыбак поймал тарпуна, а тарпун взмолился: «Кариб, как неловко ты подсек меня! Повтори снова». Молодой рыбак открыл сеть, тарпун прыгнул за борт и крикнул из воды: «Мне расхотелось прыгать, кариб». — Наранхо фыркнул: — Я не боец. Я мальчик. Но я уже порядком нарыбачил, Диего. Потом он сказал серьезно:
— Пусть будет, как скажет дед Наранхо... и команданте.
— Мне ничего от вас не нужно, — крикнул Диего. — Скотское племя! Выродки! Вас еще повесят за ноги!
Мальчишки отскочили от него.
— Не расходись! — приказал ему конвоир. — Мальчишки как мальчишки. Наши! А ты — чужак!
— Я — гватемалец. Это моя земля.
— Видали мы таких гватемальцев, — хмуро отозвался конвоир. — За медную монету продашь всю планету. Молчи лучше!
Через час отряд двинулся. Тому, кто не пробивался сквозь стены тропического леса, трудно понять, как простые человеческие руки могут справляться с вековыми исполинами, прорезать дыры в густой паутине лиан, кромсать кустарник да еще переносить за собой больных лихорадкой. Каждый шаг пути давался с боем. Стучали топоры, свистели мачете, а сверху, не то потешаясь над людьми, не то подбадривая их пронзительными криками, раскачивались на зеленых мостах бородатые моно — ревущие черноволосые обезьяны. Зацепившись хвостами за лиану или ветку, они, казалось, спрашивали пробивающихся людей: «Зачем валить деревья и рубить кустарник, когда так просто уцепиться хвостом за лиану и, раскачавшись, перелететь через могучую крону».