Тайной владеет пеон
Шрифт:
— Кого ты здесь узнал?
— Хромой Лоренсо, — насколько мог небрежно, начал Мигэль, пытаясь справиться с волнением. — Он здорово умел вынюхивать нужные нам сведения...
— Почему умел? — быстро атаковал его Линарес.
— Лесорубы его пристукнули.
— А это кто?
— Наш главный капатас.
«Дядя Карлос, что бы я сделал без вашей помощи? Эх, мальчишкам нечего соваться в переделку без таких, как вы, дядя Карлос!»
— Узнаёшь свой дом? — сыпал вопросами Линарес.
— Я жил в этой пристройке, сеньор. С холма были видны две делянки. Очень удобное место.
— Так, так.
— Человек не надул.
Мигэль закатал чесучовую штанину и показал Линаресу глубокий шрам: он получил его, прыгая со скалы в Пуэрто — опоздал на секунду, волна отбежала, и он задел ногой об острый камень. Ничего, сойдет за удар топором.
— Скоты прошлись по мне топором. Я отлежался в кустах и поджег их бараки. Они думали, что со мной кончено. Пусть только вернется отец...
Линарес бросил снимки в корзину для бумаг.
— Не стоит вспоминать старое, Хусто. У меня тоже есть счет к этим босякам.
— Долго вы меня еще будете проверять? — дерзко спросил Мигэль.
— Заметил? — Линарес рассмеялся. — Видишь ли, дружок, дон Кастильо захотел тебя видеть рядом, а в одной ложе с президентом не всякому дано сидеть. Ну, кончим с этим. Я рад, что у моей девчонки появился такой приятель. Поспешим.
Уже сидя в машине, он добавил:
— Я рассказал президенту о складе листовок, и он был восхищен твоим нюхом. Еще одна такая победа — и Хусто Орральде получит орден Кецаля.
Мигэль решил, что сейчас самое время начать подбираться к главному.
— У вас мало осведомителей, — дерзко сказал он. — Будь я на вашем месте, сеньор Линарес, на меня бы работал каждый телеграфный столб. Да я пробрался бы в самое их логово!
Мигэль нащупал слабое место тайного шефа полиции. Линарес был честолюбив и заносчив; глаза его зло сверкнули, усмешка перекосила лицо; и это как нельзя более соответствовало кличке, которой его наградили гватемальцы, — Бочка Желчи. Толстый, напыщенный, грубоватый, он насмешливым взглядом смерил Мигеля и пробормотал:
— Я уже пробрался в их логово...
У Мигэля сильнее забилось сердце. Чтобы не выдать волнения, он спросил у сидевшей рядом девочки:
— Сеньорите нравится машина?
Аида Линарес не успела ответить. Ее отец грубо приказал шоферу:
— Остановись, парень!
Толпа запрудила улицу. Дом был облеплен большими, во много раз увеличенными, снимками жертв Армаса. Полиция вызвала на помощь пожарные машины; под смех толпы, пожарные взбирались по высоким лестницам к фронтону дома и срывали фотографии. Огромная надпись, наполовину оборванная, разъясняла: «По трупам людей Кастильо Армас едет смотреть корридо». Фотоснимками и надписями пестрел весь путь дипломатов от центральных улиц города к юго-восточной части, к огромному круглому амфитеатру Пласа де Торо. Бер Линарес разразился проклятиями.
— Чего стоят ваши осведомители! — презрительно сказал Мигэль, продолжая ранить шефа полиции. — Они даже этого не знали.
— Заткнись! — рявкнул Линарес. — Он знал, что красные что-то готовят. Но его обошли. Мы наводнили стадион солдатами. А такой дерзости ожидать было трудно.
Впереди них остановился бежевый автомобиль французского
Стадион гудел, как огромный улей. Гватемальцы принесли с собой на любимое представление весь запас шуток. Появление каждого полицейского сопровождалось взрывом хохота и криков, а когда зрители увидели взвод солдат, заревел буквально весь стадион.
— Они пришли практиковаться на быках! — раздалось в толпе.
— Загнать их в клетку с быками! — понеслось сверху.
— В загон к быкам! В загон к быкам! — скандировала группа студентов.
Солдаты готовы были провалиться сквозь землю. Командовавший ими офицер отдал приказание, и взвод скрылся в боковом проходе между скамьями.
— Раз-два, армия жива! — отсчитывали зрители хором шаги солдат. — Три-четыре — разбежалась по квартирам!
Полковник Пинеда шепнул своему соседу:
— Боже мой, первый раз мне стыдно за свой мундир!
В главной ложе произошло движение. Появились губернатор департамента, правительственные чиновники, дипломаты, свита Армаса и, наконец, сам Армас. Он кивнул приближенным, скользнул взглядом по Мигэлю и весело сказал:
— Что, мой верный Хусто, мы раздразнили с тобой красных? Это значит, что мы недурно поработали и можем позволить себе развлечься.
Фраза была рассчитана на репортеров и дипломатов. Но в ту же секунду над галереей амфитеатра, прямо напротив главной ложи, взметнулась вверх увлекаемая воздушными шарами, огромная, в десятки раз увеличенная фотография Тересы. Капли крови струились по лицу девушки, повязка закрывала ее глаза; страдальчески приоткрытый рот словно задыхался от недостатка воздуха. Мигэль прочел под снимком: «Меня зовут Тереса. Я больше не смогу вас увидеть. Меня ослепили армасовцы. Я сестра милосердия, но взываю не к милосердию, а к отмщению!»
Полиция бросилась к галерее, но было поздно: портрет запомнился, надпись прочел весь стадион. В едином порыве зрители встали. В ту же секунду цветочницы разнесли по рядам вместе с душистыми и колючими розами маленькую фотографию Тересы, на обороте которой описывалась ее история. Люди прятали снимок, как священную реликвию. Армас и его свита продолжали сидеть безмолвные, глухие, слепые.
Мигэль понимал, что не должен двигаться. Он в свите Армаса. Но как мог усидеть сын грузчика, убитого теми же, кто расправился с Тересой! Он встал, но он сделал вид, что потянулся за букетом к цветочнице. — Две розы! Для сеньориты! — сказал он. Цветочница обернулась: перед ним стояла Росита. Глаза ее насмешливо сверкнули; она выбрала две розы с острыми шипами и протянула их стеблями вперед соседке Мигэля. Аида Линарес уколола пальцы и отдернула руку. Розы упали к ногам Мигэля. Он неловко нагнулся за ними, но Росита наступила на цветы и прошла мимо. Мигэль успел заметить, как она быстро раздала дипломатам цветы — из одного букета при этом выпала карточка — и вышла из ложи, успев подарить Мигэлю еще один насмешливый взгляд.