Тайной владеет пеон

Михайлов Рафаэль Михайлович

— Хорошо, — Ривера кивнул. — Лучше вне их дома. И лучше, если это произойдет, когда карнавал начнется.

Нет карнавалов разудалистее сакапанских. Нет масок более ярких и чудовищно страшных, чем те, что гвате­мальцы готовят для своих карнавалов. Из окна домика Чокано Наранхо видел прохожих, которые держали в ру­ках картонные и восковые маски рогатых быков, лошадей, кондоров; он видел маски ли­хих наездников, и хохочущих клоу­нов, пикадоров и матодоров, древ­них индейских вождей и средневеко­вых испанских завоевателей. А чья это постная рожа, вытянутая книзу, болтается на оглобле? О, Наранхо видел лицо этого человека в каком-то журнале, который занес к ним в ранчо болтливый сосед Эбро. Сеньор американский посол, я вас узнал; только почему вы на оглоб­ле? Маска солдата; белый крест на черной накидке — и вас видел, сень­ор интервент, когда вы сгружались на берег в моем порту. Интервент! Да что же это будет за карнавал?

Наранхо не подозревал, что с таким же вопросом обратится к алькальду Сакапа группа армасовских офицеров.

— Нам не нравится то, что про­исходит здесь, — заявил старший из них. — Армия возражает против карнавала.

Алькальд развел руками. Фернандо Дуке невозму­тимо смотрел в окно, но молчал.

— Карнавалы — наша традиция. — мягко сказал аль­кальд, — не стоит лишним запретом раздражать город.

— Возможны столкновения, — с угрозой пообещал офицер.

Капитан Дуке стремительно обернулся.

— Армия, — резко сказал он, — настоящая армия будет стоять на страже порядка.

Когда офицеры, бранясь и жестикулируя, вышли от алькальда, один из них, молодой Барильяс, зло бросил:

— Красной краски мы им на карнавале не пожалеем.

Армасовец просчитался. Но последуем за ним. У ка­бачка «Пивная кружка» его остановил Донато и робко попросил уделить ему минуту внимания. Барильяс хотел отмахнуться, но неизвестный сказал, что он от Адаль­берто, и Барильяс вошел с ним в кабачок. Их заслонила от посторонних глаз шумная компания, и трудно было догадаться, что она подсела намеренно.

Донато начал с того, что он близкий друг Адальберто и имеет поручение к сеньору офицеру. Адальберто сейчас трудно, товарищи ему не дове­ряют, суд чести отстранил его от студенческих сходок и посадил под домашний арест.

— Дурачина! — лениво отозвал­ся Барильяс. — Пусть приезжает сюда, здесь он будет в безопасности.

Донато возразил: Адальберто хочет учиться. Кроме того, он лю­бит одну из студенток и вряд ли захочет с нею расстаться.

— Черта с два! — расхохотался офицер. — Рина нуж­на была, чтобы втереться в доверие...

Он понял, что сболтнул лишнее, и неуклюже попра­вился:

— Рина или Лина, не знаю, как кличут даму его сердца. А вообще-то у нас с братцем мало общего, и я не знаю, зачем он вас прислал. Да и от него ли вы, сеньор студент?

Своим вопросом офицер сам пришел ему на помощь.

Донато нащупал в кармане конверт с вложенным ле­пестком розы: Наранхо говорил, что Барильясы полу­чают от своего студента такие весточки.

Донато сказал себе: «Мальчик боится, подросток ко­леблется, мужчина действует» — и выбросил на стол ла­донь с конвертом. Увидев лепесток, офицер даже не дрогнул. Залпом осушив кружку, он потянулся за сига­ретой. «Я просчитался», — подумал Донато.

— Послушайте, — небрежно заметил офицер, — мо­жет быть, вам остановиться негде?

— Мне-то есть где, — пробормотал Донато, стараясь скрыть волнение. — Но к вам придет один парень. Между восемью и девятью вечера. Адальберто просил, чтобы его приняли как полагается....

Лицо Барильяса прояснилось, но секундой позже стало напряженным, слегка нахмуренным.

— Вы лопочете непонятное, — наконец отозвал­ся он.

Донато увидел, что взгляд офицера подозрителен, а нотки доверия, зазвучавшие было в его голосе, усту­пили место прежнему надменному тону. «В чем-то я ошибся, — встревожился Донато и тут же приказал себе, — ищи. Что я попросил? Принять парня как пола­гается... Каждый волен это понимать по-своему. Один предложит чашку кофе, другой вызовет полицию... Почтальона раздражали лепестки. А они нагрянули в те самые дни, когда ожидался товарищ с Севера. Объяви­лись лепестки — и Барильясы погнались за Наранхо. Я выложил ему лепесток и предложил очередную жертву. Чем он недоволен?»

— Видимо, вы неверно меня поняли, — быстро сказал Донато, ожидая, что офицер объяснится. — Адальберто считает, что вы его можете выручить.

Молодой Барильяс бросил мелочь на стол и собирался уйти, но последние слова Донато его задержали.

— Я так и понял, что братцу нужна помощь. — Он помедлил. — Мы умеем принимать его друзей. Что это даст?

«Наконец-то, — Донато облегченно вздохнул. — Тебе хочется сцапать очередного визитера и при этом понять, как это отведет подозрения от Адальберто. Сейчас я тебе преподнесу конфетку!»

— Не знаю, — беспечно заметил он вслух. — Краем уха я слышал, что парня прислали навести справки об Адальберто.

Барильяс кивнул и разгладил лепесток.

— Любопытно, — небрежно заметил Барильяс, играя лепестком, — что особенного мог узнать этот сеньор.

— Я, право, в стороне от этого дела, — уже более уверенно ответил Донато. — Но парень подпоил какого-то сеньора из казарм, и тот что-то выболтал.

— Так, — отозвался офицер. — Что ж, если студен­тик так просит... Старик привязан к младшему. — Впер­вые за весь вечер он улыбнулся. — Надеюсь, что ваш парень доставит в столицу отличные сведения.

Хлопнув Донато по плечу, он вышел. Шум за соседним столиком прекратился. Чокано, не оборачиваясь, спросил:

— Клюнуло?

— Дважды, — коротко ответил Донато, — Нужно, чтобы в третий раз клюнуло.

Как поступить дальше, — обсуждали втроем: До­нато, Ривера и Чокано.

— Если бы удостовериться, — задумчиво сказал До­нато, — что лепесток — сигнал для задержки очередного визитера!

— Тогда послушайте Чокано, — распалился пиво­вар. — Одному человеку все равно нужно уносить отсюда ноги: попал на прицел к армасовцам. Да вы его виде­ли — Новено. Он и сходит к Барильясам. А что он будет целехонек, — это уже дело Чокано.

В восемь вечера, когда горы щедро укутали Сакапа в фиолетовые сумерки, в калитку к Барильясам посту­чался Новено. В модно одетом юноше трудно было при­знать разносчика пива. Новено провели в дом и предло­жили ужин. Старик в пестром халате не спускал с него глаз; молодой Барильяс, напротив, в своей обычной полу­лежачей позе, казалось, углубился в книгу. От ужина гость отказался и попросил разрешения кое о чем рас­спросить родных Адальберто.

— Спрашивайте, — сладко пропел старик, — у нас нет секретов от приятелей сына.