Тайной владеет пеон

Михайлов Рафаэль Михайлович

Намек был слишком прозрачен. Адальберто едва не задохнулся от бешенства. Он вышел из университета, полный желания поджечь его вместе со всеми студентами и деканом. В мозгу роились мстительные планы. Перед ним словно маячили ненавистные ему лицо Андреса, на­смешливая улыбка Донато, карие глаза Рины, в которых застыло презрение. Но больше всего он желал раскви­таться с Андресом.

Он всегда ненавидел Андреса. Не из-за Рины, конеч­но. Рина была только предлогом. Он вспомнил их первую встречу. Щеголевато одетый Адальберто оказался в бригаде по разборке библиотечного фонда, которой ру­ководил Андрес. Оба были новичками и еще не освоились с университетскими порядками. Андрес мельком оглядел своих новых товарищей и посоветовал

Адальберто:

— Сеньору лучше переодеться. Шелковому полотну противопоказана книжная пыль.

Он говорил серьезно, но Адальберто почудилась на­смешка, и он, дерзко оглядев зачиненный костюм новичка из Кецальтенанго, резанул:

— Не у всех с собой, как у вас, целый гардероб платья.

Андрес покраснел и ничего не ответил, но Адальберто запомнил, с какой неприязнью студенты на него посма­тривали, и не мог этого забыть Андресу.

Собственно, столкновений у них не было. Но серебря­ный кубок лучшего спринтера, [75] который Адальберто считал уже своим, получил Андрес, опередивший его на одну десятую секунды. И в диспуте «О величии и сча­стье», для которого Адальберто подготовил блистательную речь, положил его на обе лопатки тоже Андрес. С того памятного вечера он затаил к Андресу ненависть жгучую и мстительную. Ах, какую речь испортил ему этот плебей! [76] Молодой юрист доказывал, как сильная воля приводит к величию. Он называл имена гватемаль­ских президентов и восхищался тем, как они становились президентами. Двадцатитрехлетний Рафаэль Каррера, сколотив группу смельчаков, въехал в столицу и объявил себя неограниченным правителем страны. Эстрада Кабрера ворвался на заседание министров и, приставив к их носам револьвер, весело воскликнул: «Джентльмены, я новый президент Гватемалы!»

75

Бегун на короткие дистанции.

76

Одно из бесправных сословий древнего Рима; здесь — в смысле простолюдина.

В этом месте речи молодого Барильяса Андрес попро­сил внеочередное слово, чтобы дать короткую справку. Под хохот зала он заявил:

— Сеньоры! Величие вешателя Карреры оратор, ви­димо, видит в том, что он погрузил Гватемалу в могиль­ную тишину. Эстрада Кабрера, напротив, велик тем, что при нем все кричали... от горя. Чудесная пара гениев, сеньоры!

И, не дав Барильясу опомниться, заключил:

— Я вижу великого человека. Памятник ему — банановое дерево. Имя ему — пеон.

Студенты бурно зааплодировали. Адальберто воспри­нял их восторг как свое поражение. Воспоминание заста­вило его снова побледнеть. Он мысленно перенесся в об­становку утреннего разговора. «Андрес... Андрес... Ты заплатишь мне за унижение. И вы все тоже!»

Адальберто не заметил, что разговаривает сам с со­бой. Вбежал в первое попавшееся кафе и набрал номер полицейского бюро. Ему обещали прислать агентов тот­час же. Он бросился к стойке и залпом осушил стакан горячего рома. Швырнул монету бармену и, шатаясь, выскочил на улицу. «Я пошлю ему пулю, а ей цветы! — крикнул он себе, заметив напротив цветочный мага­зин. — Наслаждайтесь, мерзавцы!»

Здесь его и узнала Росита. Она испугалась и отшат­нулась, но он не смотрел на нее, схватил первый попав­шийся ему на глаза букет лилий, отсчитал несколько монет и с нервным смехом понесся обратно в дверь.

Росита последовала за ним и увидела его среди по­лицейских.

— Вы найдете его в университете! — возбужденно го­ворил Адальберто. — Высокий, беленький... Вожак всему...

Росита побежала звонить по телефону. Ривера корот­ко попросил не выпускать Адальберто из виду.

В

слезах девочка бежала за Барильясом. Он петлял по улицам и что-то бормотал. Однажды он обернулся и остановил на ней мутный взгляд, но тотчас зашагал дальше. Потом вернулся и хрипло крикнул:

— Кафе «Гватемала». Я узнал тебя, девчонка.

Росита смотрела на него с ужасом. Он тихо рассмеял­ся и сказал:

— Значит, ты слышала, как я уговаривал ее всту­питься за беглеца? Андрес не уговаривал ее? Нет? Ну, так передай ей цветы от любимого Андреса — букет от покойника.

Неожиданно он схватил ее за горло и ударил по лицу.

— Шпионишь, дрянь? Мне давно хотелось подарить тебе такую штучку.

— Дева Мария! — вскрикнула девочка. — Дай мне силы, чтобы я могла его задержать!

Она прокусила ему палец, и, когда он взвыл от боли и занес руку, чтобы вторично ее ударить, Росита низко — так делал в драках Мигэль, она не раз видела — пригну­ла голову и быстрым движением толкнула врага в сол­нечное сплетение. Адальберто схватился за живот и при­сел. Девочка бросилась к прохожим.

— Задержите его! Я вас умоляю — задержите! — всхлипывала она.

Одни не понимали ее, другие боялись быть замешан­ными в полицейское дело. Адальберто прополз два метра, встал на ноги и начал уходить. Он понял, что дев­чонка ему страшна. Росита шла за ним.

— Уходи, — процедил он. — Я убью тебя.

— Уходи! — раздался над ее ухом голос Донато. — Я-то уж не упущу.

— Он выдал Андреса, — шепнула девочка.

— Знаю. Андреса взяли. Уходи.

Адальберто сворачивал за угол. Бросив взгляд назад, он увидел Донато. Глаза его сузились: точным и цепким движением он вытащил пистолет из кармана, но Донато успел укрыться за выступ дома. Адальберто понял, что ему угрожает смертельная опасность. Он быстро пере­бежал дорогу и смешался с толпой прохожих. Снова пе­ребежал дорогу. Полицейский, ему нужен был всего один полицейский. Но, как назло, поста здесь не было. Адаль­берто поднял голову и узнал окно Ласаро. Переждать — хотя бы четверть часа переждать у него. Ласаро его не выдаст.

Боже, как много ступеней, а в доме всего два этажа. Донато уже, наверное, внизу. Почему так медленно здесь открывают? Скорее, скорее же, дьявол вас побери!

— Сеньора, позвольте мне пройти к моему патрону. И, пожалуйста, никому больше не открывайте.

Хозяйка в недоумении.

— Не понимаю... Вы не можете здесь распоря­жаться.

Адальберто врывается к Ласаро без стука. Хорошо, что адвокат дома.

— Сеньор Ласаро, спасите, за мною гонятся!.. Ласаро поднимается из-за письменного стола — блед­ный, растерянный, напуганный.

— Что вы наделали?

— Они заставили меня... Я выдал Андреса... Спа­сите. Отец вас озолотит. Они уже у дверей.

Голос Ласаро становится пронзительным:

— Идиот! Уходите отсюда сейчас же! Вас не должны здесь видеть.

Адальберто говорит, как в бреду:

— Мне некуда бежать. Я не успею. Свяжитесь с пол­ковником Линаресом. Вы можете. Вы все можете. Я озо­лочу вас.

Ласаро визжит:

— Прочь, говорю вам! Прочь отсюда! Я не желаю вас знать!

Адальберто загнан, но последним усилием воли он прибегает к мысли столь же подлой, как и все, что им двигало последние месяцы.

— Мой брат говорил, что мы можем рассчитывать на вас. Я знаю, — вы не с этими голодранцами. И ваш отец от них бежал. Если меня схватят, — я все скажу, сеньор Ласаро. Спасите же меня!

Ласаро мечется по комнате. У него тоже нет выхода. Барильяса выследили; оставить его у себя — значит себя же и выдать. Выгнать его тоже нельзя — мальчишка продаст. Что делать? Что делать?

Звонок в дверь. Они!

В руках у Адальберто пистолет.

— Ласаро, я буду отбиваться...