Тайны острова Пасхи
Шрифт:
– Одну минуту!
– сказал Корлевен.
– Сперва внесем пленника и закроем дверь, это будет осторожнее.
Капитан и Флогерг осторожно внесли на носилках - на одной из наших полотняных кушеток, с который был снят тонкий матрац, - длинное худое, истощенное аскетическое тело, завернутое в какой-то плащ, украшенный черными перьями, и туго стянутое веревками; оливковая кожа его была вся в морщинах и словно выдублена временем; глаза, точно раскаленные угли в глубоких орбитах, осматривали всех нас взглядом дикой и глубокой ненависти. Попавшиеся в западню гиены, когда их связывают, имеют такие же загнанные глаза, делают такие же бесплодные попытки укусить.
– Ну, приятель, лежи смирно, - сказал Корлевен с оттенком жалости в голосе.
– Это животное должно здорово страдать со своими искалеченными лодыжками.
Лодыжки старика были лиловые, вспухшие, отекшие, с двойным глубоким шрамом. Эдидея увидела его и бросилась к его ногам.
– Атитлан!..
Но суровый жрец, изгибаясь всем туловищем, с трудом чуть приподнялся на носилках и бросил на Эдидею такой молниеносный взгляд, что та, побежденная, униженная, отступила к стене и закрыла лицо руками.
– Поговорите же с ним, доктор, - сказал Корлевен, - раз он понимает только вас, и скажите ему, что все его беды закончились. В конце концов он сам виноват! Зачем он упрямился и молчал? Не мог же я оставить умереть здесь нашего товарища, уважая волю его сомнительных богов.
– Что вы с ним сделали?
– спросил я его.
Лицо моего товарища омрачилось:
– О, это было скверное дело, и я, поверьте мне, нисколько им не хвастаюсь, но что можно было сделать другого?
Он вытер покрывшийся потом лоб:
– Мы захватили его около полуночи. У меня до сих пор немеет рука от удара его дубины...
– Меня он ударил ею по затылку.
– Не правда ли, он здорово бьет, этот старый мешок костей? Тогда мы перенесли его в пещеру, и доктор, который, по-видимому, понимает его бормотание, стал требовать, чтобы он отвечал нам. Напрасный труд! В его черных глазах светилось бесконечное презрение и непреклонная воля - молчать. Ни просьбы, ни обещания, ни угрозы не могли его склонить, а я знал, что у вас нет еды. И это тянулось целые часы!.. Тогда я употребил страшное средство: индейцы в пампасах иногда пользовались им. Берут толстый ремень и связывают концы, потом вкладывают палку... и вертят! Когда такую корону возложат на голову, то в три минуты череп разлетается в куски; однако уже в первую минуту человек начинает говорить. Тайна, хранившаяся в его голове, была мне нужна, поэтому я стал сжимать его лодыжки... Да избавит вас судьба, Веньямин, делать это с одним из себе подобных. Мне кажется, что я не сделал бы этого из-за сокровища!..
Корлевен закрыл глаза, потом продолжал:
– Он заговорил только при шестом повороте палки!.. Кости трещали... это было ужасно! Я передал палку Флогергу при пятом повороте... я, понимаете ли, больше не мог. Но после того, что вы мне сказали, это надо было сделать! Все равно, знаете ли: Флогерг... жалею я тех, которые попадут ему в руки. Черт побери!.. Его, вероятно, заставили жестоко страдать когда-то... Какое хладнокровие в пытке! Теперь, - закончил он, отдуваясь, - знаете ли вы тайну этой второй двери?
Я оказал, что знаю. Он облегченно вздохнул.
– А, тем лучше! Я боялся, что придется начать сначала!
– Все, как я думал, - сказал доктор, обошедший всю пещеру, - остров - гранитная складка первой эры; катастрофа должна была произойти в третичную эпоху, потому что первый кратер покоится еще на эоцене. Что же касается последнего извержения, то оно произошло недавно: от шести до восьми тысяч лет тому назад, не более того. Мне хотелось бы теперь посмотреть на склеп с золотом; геологическое строение его должно быть очень замечательно. Чтобы открыть вход, надо, не правда ли, нажать эти глаза?
Я объяснил действие механизма и опасность при повороте статуи.
– А когда попадешь внутрь?
– спросил доктор.
– Статуя двойная и действует в обоих направлениях; но один только жрец знает секрет, запирающий движение этого механизма.
– Тогда надо спросить у него, - сказал Кодр и взглянул на Корлевена.
– Ах, нет! Не будем больше ничего спрашивать у него, - ответил товарищ.
– К тому же нам нужен широкий проход для предстоящей работы, так как, если я верно понял, теперь только по очереди можно проникать в склеп, а это неудобно. Гораздо проще - динамит. У нас среди продовольствия есть два ящика его.
– Пусть так, - сказал доктор, - но кто за это возьмется?
Я, как инженер, умел буравить и закладывать мины; Корлевен мне поможет.
– Но только не надо разрушать этот кратер, - сказал доктор, - потому что если вода озера прольется в глубину вулкана, то от давления пара весь остров может взлететь на воздух. Для этого нет необходимости, чтобы вода достигла центрального огня: температура повышается на один градус через каждые 33 метра глубины, а значит, достаточно 3000 метров, чтобы она превратилась в пар, и 16000 метров, чтобы она приобрела совершенно невероятную силу. Я предполагаю, что именно этой огромной силой пользовались они когда-то здесь, чтобы выполнять свои гигантские работы; но все было разрушено последней катастрофой.
– Мы не разрушим ничего, отвечаю за это, - сказал я доктору.
– Мы заложим мину с внутренней стороны склепа и опрокинем статую на эту сторону.
Мне хотелось поскорее укрыть Эдидею от его взглядов. Когда я положил бедное ее неподвижное тело на колени статуи, я увидел, как Кодр направился ко мне, чтобы остановить меня; но Корлевен приблизился к нему:
– Я буду стеречь, - сказал он ему в полголоса, успокоив меня улыбкой соучастника.
Ах! Пусть гном не пробует отнять ее у меня, потому что я сумею сделать тогда бессильными флюиды его страшных глаз. И я с яростью вонзил мои пальцы в глаза статуи.
Теперь она лежит разбитая тяжелым падением, поднявшим груды пыли. Голова с двойным лицом, голова Януса, беспощадная и жестокая, оторвалась от туловища и покатилась в устье вулкана. Мы слышали, как она подскакивает и падает все глубже я глубже, и удары эти, повторяясь и усиливаясь, казалось, посылают нам какое-то отдаленное проклятие.
– Уф!
– с облегчением сказал Флогерг.
– Ни за что на свете не хотел бы я быть на вашем месте, Корлевен. Да простит вас эта кошка.