Тайны темной осени
Шрифт:
— То есть, работаешь по прямому своему назначению? — уточнила я.
Лицо Кэл расплылось в довольной улыбке:
— Точно!
— А меня в самом начале — за что?
— Ты б себя видела. Спесивое чмо. Как было не цапнуть? Без обид.
— Да уж… какие тут ещё обиды… — вздохнула я.
— За это определённо надо выпить, — жизнерадостно заявила Кэл.
Выпить. С гарпией. А почему бы и нет?!
Мы упились в свинью. В полную стеклянную абсолютно невменяемую свинскую свинью! Прозвучал и сакраментальный вопрос: «Ты меня уважаешь?!» И — «это, перестрахуйся
Ага. Учесть, как «любят» страховые платить по своим прямым обязательствам, как их плющит и корёжит хоть на немного, но клиента нае… хлобучить, то гарпия в конфликтном отделе, конечно же, самый ценный работник. Берётся за самые сложные случаи и доводит клиента до такого исступления, что тот уже ничему не рад и готов отказаться от любых претензий, лишь бы милую Элло не наблюдать больше в своей жизни…
«А ты это… тоже обращайся… Летом на белые ночи… Питер покажу…»
И показала бы, почему бы и нет. Наверное, Кэл и так сама знала всё о Питере, но то она сама, а то в компании. Приглашение ей понравилось.
«Римма», — сказала она прочувствованно, — «ты сама не знаешь своей силы! Ты меняешь реальность одним своим существованием!»
Потом что-то ещё несли друг другу, я всего не запомнила. Потом я очнулась с дичайшим похмельем. Тошнило, выворачивало наизнанку просто, и я малодушно желала себе уже сдохнуть, чтобы всё прекратить радикально и сразу. Кэл держала меня над тазиком и утирала хрусткими вафельными полотенцами. Потом я забылась тяжёлым пьяным сном.
А очнулась уже, когда поезд уже прошёл Туапсе и резво катил дальше, к Сочи.
— Не пей больше, — посоветовала мне Кэл.
— Это почему? — спросила я, растирая ладонями лицо.
Голова болела, но уже не так зверски. Тошнило, но терпимо. Минеральная вода, подлитая заботливой рукой в стакан, вернула, считай, с того света.
— Потом узнаешь, — хитро усмехнулась она.
Я тогда не придала значения её взгляду, а зря, как вскоре выяснилось. Но тогда — не поняла. Потом, так потом.
Поезд влетел в туннель, загрохотало, заметалось за приоткрытым окном гулкое эхо.
— Всё нормально? — серьёзно спросила Кэл.
Оба её глаза смотрели пристально, внимательно. Не отличишь, где живой, где искусственный. Как она умудрилась глаз потерять? Впрочем, навряд ли я об этом когда-нибудь узнаю…
— Да, — сказала я, помолчав немного. — Нормально…
— Скоро будем на месте.
— Угу, — кивнула я, помялась и добавила:
— Спасибо тебе.
Кэл отмахнулась:
— Пожалуйста… Чай, кофе?
— Кофе, — решила я.
Она выдала мне завтрак путешественника: с курицей, картошкой, колбасой нескольких видов, хлебом, маленькими огурчиками-корнишонами, булочку в упакове, пакетик растворимого кофе, два пакетика сахару, салфетки. Я взяла, поблагодарила ещё раз, пошла к себе.
— Кипяток в нагревателе, — крикнула Кэл вслед. — Стаканы — вон там…
Я кивнула, услышала, мол.
Отнесла еду к себе, вернулась за горячей водой. Вагон просыпался. Ранние пташки плюс те, кому выходить в Сочи, приводили себя в порядок, брали горячую воду, кто-то умудрился поругаться с Кэл из-за какой-то ерунды. Я послушала разгорающийся скандал и усмехнулась злорадно: знал бы проспавший свою станцию мажорчик, с кем связался! Никакие папы-мамы-связи не помогут: гарпию из вагона, раз она уже тут окопалась, не ссадишь против её воли. Разве что МУРО мог бы найти на неё управу, но их, похоже, всё устраивало. На мелкие нарушения смотрели сквозь пальцы. Зато нелишней была помощь в задержании таких, как Алексей — я вздрогнула, вспоминая перекошенное лицо и скрюченные пальцы.
Откуда он взялся? Был ли человеком или изначально вышел из-за Двери тварью, и под человека только маскировался? Боюсь, и этого я уже никогда не узнаю. Сам Похоронов не знал ответа. А уж если не знал ответа он…
Я долго сидела, положив руки на пустой столик. Собирать мне было особо нечего, всё уже лежало в одной-единственной спортивной сумке. Переоделась в джинсы и свитер, подумлаа немного и запихала куртку в сумку. С трудом, но всю. Пятнадцать градусов, без ветра, солнце, пусть и вечер, — куда там питерская демисезонка, изжарюсь заживо.
… Вот здесь — стоял его ноутбук, а вот там — стаканы с кипятком, а вот так сидел он сам, вполоборота… Чёткий греческий профиль, яркий голубой глаз, рука на тачпаде. Тонкие пальцы его… Их холодный жар снова расплавил меня, утопив в воспоминаниях. Ах, как быстро, как несправедливо быстро закончилось всё!
Вернуть бы. Вернуться бы обратно. Хотя бы на миг.
Снова — его губы на губах, на шее, груди, его руки на бёдрах, его поцелуи, его странная, страшная, но не опасная для меня сила… и чёрное небо с мёртвой Луною над нами, чёрная река рядом, полынное дыхание ветра смешивается с нашим, и нет ничего вокруг, только мы, только мы двое, и тот огонь, что зажгли мы на краткий миг друг для друга…
Вернуть бы обратно, хотя бы на миг.
Вернуться бы…
Я положила голову на руки и заплакала без слёз, тихо, отчаянно. Боль разрывала меня на части, но утолить эту боль было нечем. Ничего ведь не осталось на память! Ни вещи, ни даже селфи, чёрт возьми. И с каждым днём я буду забывать его всё больше, всё основательнее. Пока он совсем не исчезнет, превратившись в размытый силуэт, погребённый под годами бесполезной жизни.
Я встречу его. Ещё один раз. Когда будет совсем уже поздно. И снова это будет до безобразия короткий миг, пока лодка переправляется с этого берега на тот. Не забыть бы в завещании указать про монетку… Любую. Хоть копейку, но, главное, чтобы она была, иначе не встретимся!
Окно равнодушно зеркалило моё лицо, беспощадным шаржем отражая мои растрёпанные чувства. Ничто не проступало сквозь него, никакая кукла не приходила за мной, чтобы удивиться и вернуть себе человеческое достоинство. Маленькая храбрая девочка, сумела в решающий миг не подчиниться приказу, — сколько же в ней оказалось железной несгибаемой воли!