Тайны уставшего города
Шрифт:
Абакумов был снят и арестован. Новым министром стал человек Маленкова, бывший секретарь обкома С.Д. Игнатьев, работавший в ЦК зав отделом парторганов.
Но убрать Абакумова — лишь половина дела. Были еще личный секретарь вождя Поскребышев и начальник личной охраны генерал Власик.
После съезда партии в ЦК был создан новый отдел по подбору и распределению кадров. Возглавил его Н.Н. Шаталин, верный соратник Маленкова.
Генерал Власик был арестован, а многолетний личный секретарь Сталина А.А. Поскребышев уволен
Берия и Маленков сделали просто невозможное. Устранили из Кремля тень вождя.
Ровно в двенадцать погас свет. Электричество «на краю земли» отпускали крайне дозированно. Леонид Иванович зажег керосиновую лампу. Он, рассказывая, шагал по маленькой комнате, и тень его причудливо ломалась на стене.
А за окном ветер бил в стекла снежными зарядами, словно пытаясь раскачать затерявшийся в степи саманный город.
— Знаешь, почему Хрущев отдал хохлам Крым? — внезапно спросил он.
— Нет.
— Он до войны был первым секретарем ЦК КПУ. По его инициативе было репрессировано около 200 тысяч человек. Эти архивы вывезли во время войны, и они осели в ЦК. После победы Хрущев вновь уехал на Украину, и волна репрессий и выселений снова была чудовищной.
Довоенный архив в Москве уничтожили, а за послевоенные документы он и подарил Украине Крым.
Я и по сей день не знаю, так ли это, на чем основаны утверждения Леонида Ивановича, а тогда я пытался возражать, найти некое оправдание Никите Хрущеву.
— Не надо, — сказал Леонид Иванович, — не ищите нам оправданий.
— Кому «вам»?
— Всем, кто управлял на разных уровнях страной.
— Значит, и вы виноваты?
— Конечно. Но все же меньше, чем Хрущев, которого вы пытаетесь защищать. В 1935 году, будучи первым секретарем МГК, он сетовал на бюро, что в Москве арестовано всего 308 человек, и призвал коммунистов к суровой борьбе с врагами народа. Указания лидера столичных коммунистов быстро претворили в жизнь. За 1936 и 1937 годы в Москве репрессировано около шестидесяти тысяч человек. А вы говорите…
Мне было жутковато и интересно, словно я открыл какую-то дверь и сделал первый шаг в темноту.
— Можно я запишу ваш рассказ?
— Сделайте милость. — Леонид Иванович взял с полки чистую общую тетрадь в коричневой ледериновой обложке и протянул мне.
Когда мы прощались, он сказал:
— Придете на ночлег в райком, прочитайте еще раз свои записи и сожгите в печке.
— Почему?
— Неужели не понимаете?
Утопая в снегу, я добрался до райкома. Долго стучал, пока недовольный сторож-истопник казах открыл мне дверь.
В кабинете, отведенном мне под жилье, я зажег свечу и еще раз прочитал записи, вложил в тетрадь письма ссыльных девушек и заснул.
Проснулся я от странного ощущения, будто кто-то смотрит на меня. В комнате никого
Я тоже на всякий случай кивнул. Потом оделся и вышел во двор. У моего окна стоял верблюд, запряженный в сани, и уныло мотал головой.
Я подошел и похлопал его по шее. Он грустно посмотрел на меня и опять кивнул.
Когда я вернулся, ни тетради, ни писем на столе не было.
Я выскочил в коридор. Пусто. Только лозунг на стене на русском и на казахском: «Партия — наш рулевой».
Инцидент на спецтрассе
Но сначала вернемся в 1972 год. В июль. В Москву, в дрожащее знойное марево. Знаменитая жара семьдесят второго. Впервые на город надвинулся дым горящих торфяников…
Меня отправили в Шатуру писать очерк, как простые советские люди мужественно борются с огнем. Надо сказать, что они боролись, как нужно.
Пять дней я мотался по поселкам, по сгоревшим баракам бывших торфоразработок, по обугленному лесу.
На одном из участков угорел молодой паренек — бульдозерист, и мне пришлось вспомнить армейский опыт и три дня подряд сидеть за рычагами тяжелой машины.
…Вернувшись в Москву, я сразу полез под душ смывать впитавшийся в кожу запах гари. И тут зазвонил телефон. Я давно уже не ждал ничего хорошего от его звонков, но все-таки снял трубку.
На этот раз новость была приятная. Звонил мой товарищ, актер и режиссер Сева Шиловский, он снял первую отечественную «мыльную оперу» «День за днем». Успех у зрителей она имела оглушительный. В Останкино ежедневно приходило несколько мешков писем.
Сева пригласил меня вечером в ресторан ВТО отметить окончание показа сериала.
Ах, ресторан ВТО! Самое лучшее и самое вкусное место на улице Горького. Развеселый клуб для своих, для тех, кто имеет отношение к искусству.
Мы сидели в зале, расписанном березками, выпивали и закусывали. И вдруг в углу, за столом я увидел своего дружка, с которым начинал заниматься боксом, правда, в отличие от меня, для него спорт стал делом всей жизни и он добился больших успехов, был известен и титулован.
Я подошел к нему. Он сидел еще с одним «бойцом» с Дальнего Востока, тоже весьма популярным спортсменом.
Мы поздоровались. Но ребята были напряженными и сдержанными. Рядом за столиком сидели два мужика, явно деловые, и друзья мои внимательно наблюдали за ними.
— Вы что, пасете их? — спросил я.
— Охраняем, — ответил мой титулованный друг.
Я еще раз посмотрел на мужиков, которых прикрывали известные боксеры: один был явно из номенклатуры выше среднего звена, а второй — типичный уркаган. Ни фирменный костюм, ни дорогая рубашка не могли сгладить навек въевшийся отпечаток приблатненности.