Тайны уставшего города
Шрифт:
Лешка оглядел зал и наткнулся глазами на столик в углу зала, за которым сидел элегантный седоватый человек.
— Твою мать, — охнул Лешка, — это же Туз!
Так сокамерники в СИЗО с почтением называли делового, подсевшего на две недели под следствие. Он отсидел ровно четырнадцать дней и, уходя, сказал Лешке, делившему с ним передачи:
— За мной должок, я добра не забываю.
Урки в камере рассказали Кабану, что это самый крупный цеховик в стране. Человек, ворующий миллионами, пользующийся огромным авторитетом в блатном мире.
И
Я знал этого человека. Он вызывал у меня жгучее профессиональное любопытство. Познакомились мы случайно. Помните песню:
Давай же сегодняВ кафе «Молодежном»Назначим друг другу свидание.Она была шлягером в конце шестидесятых. Когда вся страна говорила об ударных комсомольских стройках, о возведении новых плотин, о якутских алмазах и нефти Тюмени.
Тогда еще свято верили, что если мы все построим, то и настанет социализм с человеческим лицом.
Я тогда только что вернулся с Абакан-Тайшета. Очерк был напечатан в газете и прозвучал по радио, в общем, поездка получилась удачной.
Тогда самыми модными в Москве точками были два кафе, созданные под патронажем комсомола: «Аэлита» рядом с кинотеатром «Экран жизни» и «Молодежное» на улице Горького.
Там собирались молодые художники, джазмены, поэты, писатели и, конечно, журналисты. Там всегда звучала хорошая музыка, было уютно, вкусно и очень недорого.
Каждый день перед посетителями кто-то выступал. Стихи, новые песни, импровизированные живописные вернисажи.
Меня позвали выступить и рассказать о великой стройке. Я добросовестно двадцать минут пудрил мозги собравшимся о трудовом энтузиазме, а потом настало время молодого певца Иосифа Кобзона.
Когда я отговорил и спрыгнул с эстрады, то сразу же попал в объятия к моему старинному знакомцу Илюше Гальперину. Он потащил за свой стол. Компания сидела большая, мужики, на вид деловые и денежные. Королевой стола была Ляля Дроздова, женщина не только красивая, но и по-своему знаменитая в нашей славной столице.
Рядом со мной за столом оказался весьма элегантный седоватый человек, Борис Яковлевич Гольдин. Мы выпивали, слушали музыку, танцевали.
Когда в кафе начали гасить свет, Илья пригласил всех к себе. Жил он в Лялиной квартире, на улице Горького, в доме, где нынче книжный магазин «Москва».
Деловые сразу стали играть в карты, Ляля с дамами ушла на кухню готовить кофе, а мы с Борисом Яковлевичем уселись в креслах перед журнальным столиком.
— Вы не играете? — спросил он меня.
— Нет. Но даже если бы играл, за стол не сел бы.
— Почему? — улыбнулся Борис Яковлевич.
— А вы посмотрите на ставки, мне за эти деньги год работать.
— Вы правы. У каждого своя работа.
Он начал меня расспрашивать о том, что на самом деле я увидел на сибирской стройке кроме трудового энтузиазма.
И я рассказал ему о тяжелом труде и неустроенном быте, о злоупотреблениях и приписках.
— Жаль, что об этом нельзя написать, — посетовал мой собеседник.
И мы перешли к прозе Ремарка, свежих публикациях «Нового мира», о подпольном вернисаже Эрнста Неизвестного. Борис Яковлевич поразил меня оригинальностью суждений, эрудицией и точным взглядом на культурный процесс.
Появилась Ляля. Она совсем не изменилась с далекого 1952-го, когда я познакомился с ней, не зная, что она в шестнадцать лет стала гражданской женой Лаврентия Берия и родила от него дочку.
Какая странная связь возникла между самым страшным советским вельможей и теневым дельцом Ильей Гальпериным…
— Илья, — сказала Ляля, — закажи ужин.
Илюха пошел к телефону, кстати, было уже три часа ночи. Но он позвонил в ресторан «Арагви» и заказал харч.
Для справки: в те былинные времена в этом ресторане круглые сутки работали три кабинета. Там принимали нужных иностранцев, в них большие чины из КГБ встречались с не менее именитыми осведомителями, туда ночью заезжали отдохнуть от забот чиновники высокого ранга.
Вполне естественно, что на кухне работала бригада ударников комтруда и повара были высшего класса.
И вот трикотажный король Илюша Гальперин позвонил на сей «секретный объект», а через полчаса официанты накрывали нам роскошный стол.
Неплохо жили деловые. Правда, через несколько лет Гальперина расстреляли по трикотажному делу Шекермана и К0, и красавица Ляля вновь оказалась вдовой.
Расстреляли пятерых, человек двадцать получили полные сроки, а Борис Яковлевич Гольдин остался на свободе, хотя следователи КГБ на ушах стояли, чтобы окунуть его в камеру.
Много позже замечательный сыщик, начальник угрозыска страны Игорь Карпец сказал мне:
— Этого Гольдина никто не тронет. Он передаточное звено между подпольным бизнесом и власть имущими.
И действительно, сколько потом было крупных дел в Москве, Тбилиси, Ташкенте, Алма-Ате, и везде, как рассказывали мне, по оперативным данным возникала фигура Гольдина, а он все равно оставался на свободе.
Он умер в девяностом. Ночью, во сне. Легкая смерть. Именно он завернул дело с Лешей Кабаном.
Но вернемся в ресторан «Метрополь», где встретились два страдальца, сидевших в одной камере.
Гольдин, выйдя из СИЗО, навел справки о своем сокамернике. На всякий случай. В его деле любой пригодиться мог. Тем более что структура взаимоотношений в теневой коммерции резко менялась. Брежневские дни стали расцветом цехового дела в стране.
Если раньше, в период незабвенной Промкооперации, артели сбывали в магазин левый товар, полученный в результате экономии сырья или нефондированных материалов, то нынче пришли времена другие.