Тайные страсти принцессы Джеллы
Шрифт:
Честный лакей, как уже заметили наши читатели, любил поболтать. Однако долг приличия заставил его молча дожидаться вопросов господина. Наконец, потеряв терпение, он первым начал разговор.
— Вашей чести известна новость?
— О какой новости ты говоришь, Стоп?
— Приехали молодые девушки…
— Ну и что?
— Как что? Если бы вы видели, ваша честь, что происходит на веранде! Все бегают, суетятся, торжествуют! Молодые мисс привезли с собой камеристку… индуску… по имени Скиндия… Не правда ли, смешное имя, ваша честь? Она
— Уж не пленила ли тебя эта девушка? — спросил Джордж.
— Ах, ваша честь, — отвечал Стоп. — Я оставил свое сердце там, в Англии, в Аусбюри, в руках толстой Кэтти, дочери лесного сторожа, которая бела, как сливки, и красна, как роза! Я поклялся ей в верности и сдержу слово! Впрочем, она так далеко отсюда…
Джордж не сдержал улыбки.
— Э-э-э! — воскликнул он. — И это постоянство?
— Что делать? Плоть слаба, ваша честь: святой и тот грешил по семь раз в день. Однако я намерен оставаться верным Кэтти, если только в недалеком будущем мы отправимся в Англию, чтобы отпраздновать вашу свадьбу.
Сказав последние слова, Стоп принялся брить господина.
Джордж, рискуя порезаться, не мог оставаться равнодушным к словам Стопа и резко повернулся к нему.
— Мою свадьбу?! — воскликнул он. — Уж не сошел ли ты с ума?
— Может быть, ваша честь, — прошептал сконфуженный Стоп.
— Что ты хотел этим сказать?
— Я? Ничего, ваша честь, решительно ничего, я только повторяю то, что говорят все остальные слуги сэра Джона Малькольма. Наверное, я плохо расслышал… Умоляю вашу честь простить меня. Они утверждают…
— Что они утверждают?
— Они утверждают, что ваша честь должны жениться на мисс Марии Бюртель и что это супружество уже давно задумано сэром Джоном Малькольмом… Слуги уверены в этом, а я, увидев нынче утром молодых девушек, очень позавидовал вам…
— Они так красивы?
— Ах, ваша честь! Ах, ваша честь!
Стоп с бритвой в руке сопровождал это восклицание непередаваемой пантомимой, выражавшей его безграничное восхищение.
Потом, несколько успокоившись, он продолжал:
— Я хотя и бедный камердинер, но готов дать голову на отсечение, если ваша честь найдет подобную красавицу в Англии, Шотландии или Ирландии.
Джордж снова улыбнулся.
— Ваша честь скоро убедится в справедливости моих слов… О! Молодые мисс — целая поэма!
— Кончай говорить глупости и займись лучше моей бородой.
— Слушаюсь.
Едва Джордж успел завершить свой туалет, как в дверь постучали. В комнату вошел лакей.
— Сэр Джон Малькольм просит вашу честь спуститься в зал, — объявил он.
— Предупредите отца, что я приду через несколько минут.
Бросив беглый взгляд в зеркало и убедившись, что туалет безукоризнен, он спустился в зал.
Джон Малькольм подошел к Джорджу и, взяв его за руку, подвел к молодым девушкам, сказав веселым, но в то же время дрожащим от волнения голосом:
— Мария, Эва, мои милые дети. Представляю вам того, о ком так часто говорил, — моего старшего сына Джорджа Малькольма.
Джордж поклонился молодым девушкам в английской манере, девушки протянули ему с грациозной фамильярностью свои руки. Он поднял на них глаза и впервые в жизни почувствовал себя ослепленным красотой.
XIII. КРИК СОВЫ
Как мы уже сказали, Джордж Малькольм был потрясен… Между тем ни Мария, ни Эва не были одарены необыкновенной, неслыханной красотой, которой так щедро награждают своих героинь некоторые романисты. Но зато обе они обладали более чем красотой. Они были полны такой грации, прелести и чистосердечия, что походили скорее на ангелов, чем на земные существа. Старшей из них, Марии, шел девятнадцатый год; роста она была выше среднего и прекрасно сложена. Густые шелковистые черные волосы, от природы вьющиеся, составляли великолепный контраст с темно-голубыми глазами и необыкновенно белым лицом, в котором просматривались твердость и открытость.
Эва была пониже сестры, но так же обворожительна, со своим контрастом: у нее были черные глаза и белокурые волосы.
Джордж Малькольм, стоя перед Марией, не мог отвести глаз от нее. И это продолжалось так долго, что Мария невольно начала улыбаться. Джордж заметил улыбку. Боясь показаться смешным, он, сделав над собой усилие, победил невольное волнение и вновь стал хладнокровным, как прежде, то есть светским человеком, уверенным в себе.
Мария и Эва были застенчивы, впрочем без всякой неловкости. Рядом с Джоном Малькольмом и Эдуардом они считали себя в своем семействе. А Джордж был сыном одного и братом другого. Поэтому сестры не могли считать его посторонним. Быстро привыкнув к его обществу, они доказали своим умным, блестящим, но всегда естественным разговором, что не только умны, но и прекрасно образованны.
Джордж Малькольм получил сильный громовой удар, как говорили в восемнадцатом столетии. С ним произошла быстрая метаморфоза. Образ незнакомки в бархатной маске, занимавшей большое место если не в сердце, то, по крайней мере, в его воображении, исчез, подобно приятному сновидению, в ту минуту, когда он увидел невинное лицо Марин Бюртель.
Около двух часов дня молодые девушки, утомленные путешествием, пошли отдохнуть, чтобы вновь появиться к ужину.
— Ну что, сын мой? — спросил Джон Малькольм. — Что ты думаешь о моих воспитанницах?
— Это два ангела! — восторженно ответил Джордж.
Отец улыбнулся.
— Итак, ты согласен, что, говоря о Марии и Эве, я нисколько не преувеличил их достоинств?
— Конечно, нет. Они оказались лучше, чем я воображал.
— Таким образом, тебе не нужно принуждать себя, чтобы жениться на Марии?
— Я буду счастливейшим человеком, дав ей свое имя.
— Будешь ли ты ее любить?
— Я уже влюблен в нее, или, скорее, обожаю ее, потому что слово «люблю» в этом случае недостаточно точное.