Тайные тропы
Шрифт:
Алим все так и стоял в оцепенении. Обильные струи текли по его комбинезону, подбитому мехом. Прочная ткань служила хорошей защитой. Юноша чувствовал дождь только лицом. Вода обмыла его, освежила пересохшие губы.
Гром грохотал, молнии бороздили небо, шумел ветер. Эти звуки наполнили Алима бодростью, толкали к действию, к борьбе. Опьяненный грозой, он бросился навстречу дождю и ветру. Он шел, не разбирая дороги, отмахиваясь руками от ветвей, топча кусты и невысокую траву. Он шел, шел и шел... Он не помнил, сколько прошло времени, — час, два, три. Внезапно лес кончился, открылось темное, сливающееся с небом ровное пространство поля или луга. Около самого леса проходила дорога, покрытая щебенкой. Ризаматов остановился в раздумье — что делать: вернуться в лес или итти дорогой? Он опасался встреч с людьми; кто бы они ни были — это люди чужой земли, враги. Но по дороге легко двигаться, а ноги устали, в лесу бесконечный кустарник, грязь, ямы, темнота.
Постояв несколько минут, Алим зашагал прямо по дороге, по его расчетам — на юг.
Прошел, вероятно, еще час. Дождь стих. Небо посветлело. Вначале Алиму показалось, что рассеялись тучи. Но он скоро понял свою ошибку, — близился рассвет. На востоке появилась узенькая розовая полоска, она стала заметно расти, удлиняться, шириться. Ночь уходила, а с нею уходила и гнетущая темнота. Окружающие предметы принимали ясные очертания, вырисовывались дали. На горизонте Алим увидел строения; это были дома, много домов, очевидно, дорога вела к городу.
Алим остановился.
«Дальше итти нельзя. Надо сворачивать в лес», — приказал он сам себе и решительно направился к спящему еще лесу...
— Отличная штука комбинезон, — проговорил Алим, укладываясь на мокрую землю, поросшую травой, — не промок...
Кругом густой кустарник, место глухое. Ризаматов выбрал самую густую чащу, чтобы не быть замеченным.
Нервное потрясение, физическая усталость, голод — все сказалось сразу. Алим уснул.
Но спал он беспокойно. Мозг продолжал работать: снова плыли клубы дыма, бушевало пламя на плоскостях самолета, снова шел бой в воздухе, снова командир кричал: «За борт!». Но Алим никак не мог открыть люк. Руки не слушались его. Он безуспешно возился с затвором металлической крышки, испытывая ужас перед надвигающимся пламенем. Командир кричал, ругался, толкал в бок Алима, торопил. Толчки становились все сильнее и сильнее, и со стоном Ризаматов проснулся.
— Что это такое? — растерянно проговорил он, еще не понимая, где он и что с ним происходит.
И вдруг все стало понятно и до боли ясно. Он в лесу, на немецкой земле... Перед ним на корточках сидит человек.
Алим вскочил и передернул затвор пистолета.
Человек не проявил никакого беспокойства, не тронулся с места. Он продолжал сидеть и разглядывать Алима поверх своих золотых очков. Старческое лицо его, гладко выбритое, было усеяно мелкими морщинками. Глаза смотрели необычно тепло и приветливо, даже дружелюбно. Алим невольно опустил пистолет. Этот человек в странной маленькой шляпе, в поношенном костюме, вооруженный только лопатой, не мог замышлять ничего дурного.
Юноша и старик молча разглядывали друг друга: старик — с любопытством, юноша — настороженно.
«Ну, этот, кажется, не страшен, — внушал сам себе Алим и задался вопросом: — Как же с ним поступить? Что делать?»
Молчание нарушил старик. Он поднялся и произнес что-то на немецком языке.
Алим промолчал.
Старик улыбнулся, отчего лицо его стало еще более приветливым, и вдруг спросил на чистом русском языке:
— Русский?
Алим машинально кивнул головой.
— Советский?
— Да, узбек...
— Летчик?
Алим не ответил — комбинезон и шлем выдавали его специальность.
Старик полюбопытствовал:
— А как сюда попали?
Алим показал рукой на небо.
— Вот как, — опять улыбнулся старик. — С самолета?
— Да...
— Замечательно...
Ничего, конечно, замечательного в том, что он вывалился из самолета, Алим пока не видел. Он лишь рад был тому, что встретил человека. Не фашистского солдата, а обычного мирного и располагающего к себе человека.
— А вы русский? — задал он, наконец, первый вопрос.
Незнакомец поправил очки и засмеялся тихим, приятным смехом, обнажив еще хорошие белые зубы.
— Вы спрячьте эту штучку, — он показал на пистолет, — она не нужна при знакомстве. Да и притом справиться со мной вы сможете и без нее. Гость должен быть прежде всего вежлив, а вы гость. Спрячьте. Это не игрушка, и я не хочу, чтобы меня ею приветствовали.
Алим послушно спрятал пистолет в карман, предварительно поставив его на предохранитель, и продолжал разглядывать старика.
— Вы спрашиваете, русский ли я? Нет, я не русский. Я ортодоксальный немец, чистокровный, как принято сейчас говорить, ариец.
— Немец?.. — разочарованно переспросил Алим, и неприятный холодок пробежал по его спине.
— Да, немец, повторяю, немец ортодоксальный, безо всяких примесей, но владеющий русским языком, живший в России и знающий Россию.
Алим уже определил по речи старика, что имеет дело с культурным человеком, но его продолжал смущать внешний вид незнакомца: сумка, лопата, странная шляпа, видимо, перелицованный, хотя и опрятный серый костюм, башмаки на толстых подошвах. Зачем он здесь?
— Где я? — спросил вдруг Алим.
— По-моему, и вы, и я в лесу, — ответил старик, — а точнее — мы находимся в лесу, принадлежащем господину фон-Гутнеру, в двух километрах от его имения и в стольких же километрах от города. Вы стремитесь попасть в город?
Нет. Алим не ставил перед собой такой цели. Он отрицательно покачал головой.
— И правильно, — заметил старик. — Не советую.
Старик задумчиво и, как показалось Алиму, даже с оттенком грусти посмотрел на него.
— Вы курите? — поинтересовался он, вынимая пачку сигарет.
— Когда есть...
— Откровенно! Курите.
Закурили. Ризаматову стало немного легче.
— Значит, вы узбек?
— Да.
— И так хорошо говорите по-русски?
— Как видите. Теперь мало узбеков, не говорящих по-русски. — И подумал: «Что он так разоткровенничался, развязал язык? Для чего все это? Да и кто он, в конце концов, этот старик? Может быть, нарочно хитрит с ним, располагает к себе, а сам обдумывает, как бы получше отправить его куда следует».
Но в то же время старик внушал доверие, вселял надежду.