Тайный заговор
Шрифт:
— Этому монаху действительно что-то известно?
— Во всяком случае, он сказал, что на катафалке были мюнхенские номера.
— И ты полагаешь, что этого достаточно в качестве доказательства?
— Да. Остается только вопрос, почему ее похоронили именно на этом кладбище.
— Ты уже думал о том, что твоя мать могла быть любовницей Смоленски? Я имею в виду, в то время, когда он еще не был кардиналом.
— Но это же абсурд! В своем письме моя мать называет Смоленски дьяволом. Должно быть, по какой-то причине она ненавидела его.
— Вот именно. Ненавидеть можно только того, кого когда-то любил.
Бродка, не проронив ни слова, пристально посмотрел на Жюльетт.
Ее по-прежнему мучила совесть. Она вдруг почувствовала, что у нее дрожат уголки губ. Внезапно она испугалась, что потеряет Бродку. Почему он так смотрит на нее?
Однако, к облегчению Жюльетт, Бродка наконец сказал:
— Мы даже не знаем точно, была ли знакома моя мать со Смоленски. Нет, мне кажется, что тут дело совсем в другом.
— И в чем же?
Бродка пожал плечами и промолчал.
— Ты уже слышал, что Мейнарди, музейный сторож, арестован? — спросила Жюльетт и тут же пожалела об этом.
— Откуда ты это знаешь?
— Из… из газеты, — солгала она.
— Дай почитать.
— Я оставила ее в кафе на столике.
— По какому обвинению его арестовали?
— Он хотел положить в банк двадцать пять миллионов лир.
— Это большие деньги для такого человека, как Мейнарди, но все же не причина для ареста.
— Деньги были фальшивыми.
Бродка задумчиво потер подбородок.
— Значит, мечта о скромном счастье оказалась недолговечной?
Он подошел к телефону и набрал номер Зюдова.
— Это Бродка. Мейнарди арестовали. Деньги, которыми его подкупили, оказались фальшивыми.
— Я знаю, — ответил Зюдов на другом конце провода. — Мне сообщили об этом сегодня. Бродка, откуда вам стало известно об аресте несчастного старика?
— Ну, это же было в газетах.
— Не было. Или вам уже принесли завтрашние газеты?
Бродка не ответил и посмотрел на Жюльетт, которая поднималась по лестнице.
— Вы ведь понимаете, — сказал Зюдов после короткого размышления, — что Мейнарди могут отпустить, если мы дадим свидетельские показания.
— Да. Но я в ответ попросил бы об услуге. Мейнарди больше не должен молчать. Старик обязан признаться, за что он получил эти злосчастные двадцать пять миллионов. Только тогда мы согласимся дать показания. Я прав?
— Я того же мнения. У меня есть информатор в управлении полиции. Он скажет, где сидит Мейнарди. Разрешение на посещение получить не так уж трудно. Вы сможете приехать завтра в Рим?
— Часов в одиннадцать. Встречаемся там же, где и вчера. У «Нино», Виа Боргонья.
Бродка положил трубку.
Когда Бродка лег в постель, Жюльетт притворилась спящей.
Александр вслушивался в ночь, которая здесь, на краю кратерного озера, была настолько тихой, что он различал даже шум летучих мышей, носившихся в темноте над крышей. Но Бродка был настолько взволнован, что не мог уснуть. Он ворочался с боку на бок, пока в какой-то момент не включил ночник и, заложив руки за голову, стал смотреть в потолок. Почему Жюльетт обманула его, сказав, что узнала об аресте Мейнарди из газет?
Бродка повернулся и стал разглядывать лицо Жюльетт. Ее густые ресницы подрагивали, и он понял, что она просто лежит с закрытыми глазами. Поэтому он не удивился, когда она вдруг, не открывая глаз, спросила:
— О чем ты думаешь?
После паузы Бродка негромко сказал:
— В голове сотни мыслей.
— У меня тоже.
Через некоторое время Бродка снова заговорил:
— Сколько мы уже знакомы?
— Глупый вопрос. Ты знаешь это так же хорошо, как и я.
— Ну скажи.
— Больше трех лет.
— Верно. И как тебе наши отношения? Я имею в виду, ты была счастлива или просто развлекалась? Может, это были отношения по расчету?
Жюльетт прекрасно понимала, к чему клонит Бродка, и у нее зародилось нехорошее предчувствие. И все же она притворилась, что ей невдомек, о чем он говорит.
— Почему ты спрашиваешь об этом, ведь ты отлично знаешь ответ? Я заявляю, и не первый раз, что прошедшие три года были самыми счастливыми в моей жизни. Этого достаточно?
— Не стоит смеяться над этим.
— Разве я смеюсь?
— По крайней мере, мне так кажется.
— Извини, я не хотела.
Вновь возникла пауза, после которой Бродка вдруг спросил:
— И часто ты обманывала меня за эти три года?
Жюльетт посмотрела на него из-под ресниц. Она чувствовала себя загнанной в угол, однако сказала себе, что лучшая защита — это нападение.
— А ты? Как часто ты меня обманывал? Или скрывал интрижки? И вообще, это что, допрос?
— Ни в коем случае. Можешь не отвечать. Мне только казалось, что мы должны всегда говорить друг другу правду.
— У тебя есть повод читать мне мораль?
— У меня — нет, — стараясь говорить спокойно, ответил Александр. — Может, у тебя есть повод?
Жюльетт села и, не глядя на Бродку, сказала:
— Как ты отнесешься к тому, если я завтра поеду машиной в Мюнхен? Я волнуюсь за свои картины, ведь они лежат тут в обычном шкафу. Ты же знаешь, они стоят добрых полмиллиона. А доверять их транспортной компании, занимающейся перевозками произведений искусства, я больше не хочу. Кроме того, дома скопилось очень много дел. Я собираюсь закрыть галерею. Да и клинику нужно продать. А что делать с домом, я пока не придумала.