Тайный заговор
Шрифт:
Покрасневший и крайне взволнованный, кардинал занял место за длинным черным столом, стоявшим в центре полупустой комнаты и освещенным массивными канделябрами.
Обычно Смоленски предпочитал, чтобы к нему обращались «ваше преосвященство», но в безымянной комнате он раздавил бы всякого, кто забыл бы его псевдоним.
Человек, сидевший слева от него, Вельзевул, на самом деле звался Пьетро Садона; он тоже был кардиналом, префектом богословской конгрегации и, кроме того, другом Бельфегора. Духовным другом, если быть точным, поскольку настоящую дружбу в этой организации
Напротив него сидел еще один кардинал, Энрико Фиоренцо, префект конгрегации по вопросам евангелизации народов. Этого сутулого мужчину с колким взглядом здесь звали Нергал. Место рядом с ним пустовало, и на то была причина: раньше там сидел кардинал Шерман. Отсутствие последнего приводило в ужас монсеньора, сидевшего на стуле напротив; он неотрывно смотрел на пустой стул, при этом то и дело кривился, словно ему было больно. За этим столом его называли Велиалом, а настоящее его имя было монсеньор Пьетро Чибо, которого все знали как пресс-секретаря Ватикана.
Рядом с Велиалом сидел Аполлион. На самом деле Аполлиона звали Энрико Польцер, и он был главой мастерской по изготовлению подделок, имея в подчинении пятерых рабочих. Пока Пальмеззано находился в тюрьме, Энрико занял его место и зарекомендовал себя превосходным мастером.
Мужчина, сидевший напротив него, — наш старый знакомый, Альберто Фазолино, которого здесь звали Молохом.
Наконец в безымянную комнату вошел Адраммелех, более известный как профессор Андреа Лобелло, главный специалист по вопросам здравоохранения в Ватикане. Он уселся рядом с человеком, отличавшимся серьезностью взглядов, монсеньором Джованни Батиста Ломбадо. Этого профессора теологии, члена богословской конгрегации, побаивались за острый язык, а также из-за оружия, которое он всегда носил с собой. Наличие у него оружия объяснялось тем, что Ломбадо боялся. Если бы его спросили, кого он боится, профессор не смог бы ответить. Однако, прикрыв рот ладонью, Ломбадо называл главного среди всех демонов, самого Люцифера, с которым, как часто и с напором уверял окружающих профессор, он встретился в юности, из-за чего и выбрал духовную карьеру. В организации Ломбадо получил имя Люцифуге.
После того как все места за столом, кроме двух, были заняты, стало очень тихо. Некоторые выжидательно повернулись к двери. Вскоре появился кардинал курии Шперлинг со стопкой бумаг под мышкой. Дверь за ним закрылась.
Шперлинг был как две капли воды похож на своего брата-писателя Пауля, причем даже в том, что касалось полноты. И все же он был другим. Кардинал курии в своем черном двубортном костюме, пригнанном по фигуре (который, к слову, Пауль никогда бы не надел), чувствовал себя уверенно и, в отличие от неповоротливого брата, двигался ловко и динамично. Его взгляд, колючий и циничный, казалось, пронзал собеседника насквозь. У кардинала был псевдоним Бельфегор.
Он поспешно прошел к пустому стулу во главе стола и, едва присев, выпалил:
— Иногда создается впечатление, что меня окружают идиоты. Катастрофы, сплошные катастрофы! Так мы никогда не достигнем своей цели. Адраммелех, кто в ответе за отравление старшего духовника?
Профессор, смущенно поправив свой темный галстук, ответил:
— Понятия не имею, Бельфегор. Знаю только, что отравили его синильной кислотой. Яд был растворен в церковном вине.
— Отравить должны были меня! — вмешался Смоленски. — Обычно я читал мессу в этот день. Среди нас есть убийца!
— Чушь! — возмутился Нергал, сутулый кардинал с неприятным взглядом. — Кому понадобилось вас убивать? Заберите свои слова назад, иначе…
— И не подумаю! — воскликнул возмущенный Смоленски. — По меньшей мере до тех пор, пока это отравление не будет расследовано.
Кардинал Шперлинг поднял руку, пытаясь унять присутствующих.
— Расследования не будет, во всяком случае, официального. Для нас это было бы слишком рискованно. Адраммелех, какова официальная причина смерти?
— Инфаркт, Бельфегор. И это даже не ложь.
— А как отреагировала на происшествие пресса? — спросил кардинал Шперлинг, обращаясь к монсеньору Чибо.
— Положительно. Я имею в виду, что ни одна газетенка не высказала подозрения, что старший духовник мог умереть насильственной смертью. В большинстве газет кардиналу выделили всего лишь одну колонку. Его не знали, не любили, и, кроме того, он был американцем.
Но кардинал Смоленски не успокаивался.
— Мы говорим о сообщениях в газетах, а между тем здесь, за этим столом, возможно, сидит убийца!
— Асмодей, вынужден вас попросить! — пригрозил разбушевавшемуся кардиналу Шперлинг. — Помолчите, если у вас нет доказательств.
— Он попытается снова. И может быть, его целью в следующий раз станете вы, Бельфегор!
Шперлинг бросил на Смоленски разъяренный взгляд:
— Было бы лучше, Асмодей, если бы вы более реально смотрели на вещи.
— Реально! Меня хотели отравить! Это и есть реальность!
Кардинал курии Шперлинг нервно оглядел собравшихся.
— Может ли кто-нибудь из вас предложить вариант решения проблемы?
Руку поднял профессор Лобелло.
— Этот ризничий, падре Фернандо Кордез, вел себя очень странно. Я не считаю его отравителем, но он, возможно, что-то знает.
— Как вы пришли к такому выводу?
— Если я правильно помню, падре Кордез сначала очень спокойно воспринял смерть американца, намного спокойнее, чем другие свидетели. И только после того как я сообщил падре, что кардинал умер от яда, он задрожал всем телом и стал бормотать, что совершенно тут ни при чем.
— А что дальше? — поинтересовался кардинал Шперлинг.
— Дальше ничего, Бельфегор.
Тот недоуменно покачал головой.
— Признаться, я не понимаю, к чему вы клоните. А как ему нужно было реагировать? Человек чувствовал себя виноватым, поскольку именно он наполнял бокал вином!
— В любом случае нет никакого сомнения в том, — снова вмешался Смоленски, — что отравить должны были меня, а не Шермана. Я требую тщательного расследования!
— А кто будет вести расследование? Может быть, римская уголовная полиция? Вы же знаете, что преступление, совершенное на территории государства Ватикан, не подлежит итальянской юрисдикции.