Театр Духов: Весеннее Нашествие

Ранжевский Алексей

Гордость и храбрость мы разделяем во век

Зверей убиваем, врагов мы не чтим

Мы степь очищаем от вражеских сил

И в битву вступаем вслед за жеребцом золотым

Мы денно и ночно стоим на постах

Мы смотрим, стреляем, мы рубим врага

Чтоб наша жила сторона

Бесстрашное войско Зеницы в полях

Прозорливым

взглядом велит нам монарх

Изжечь нечестивый овраг

Смотрители маршировали пятитысячной колонной с песней на устах. Цель их шествия становилась ясна даже тем пастухам и охотникам, встречавшимся на пути, которые и слова не понимали на языке Царства Копий. Фоэста свидетельница; инородное войско кидало в дрожь местных также легко, как и весть о наступлении звериных племён, двигавшихся навстречу из глубокой глуши. Два ока богини – малиновое и лавинное – глазели на степь ослепительно ярко, и густые покровы равнин ощущали на себе жар её предвкушения.

Перед повозками полевой кухни, лазаретом и маркитантами, по гальке маршировала пехота. Орден проложил здесь дорогу самостоятельно, ибо старые пути в последние несколько лет стали слишком опасны, чтобы довериться им. А вот идти готовым к развёртыванию строем по тутошней траве не представлялось возможным; ковры, расстеленные по обе стороны от дороги, полнились змеями, ямами, а сами стебли запутывали ноги и оставляли на них многочисленный репьяк. Коренные жители каким-то образом приловчились убаюкивать равнинное зло, вызывая этим недоверие смотрителей, однако на их зачистку ради пущей безопасности орден всё же не решался. Некоторые из аборигенов приходились полезными. Да и от воинственного зверья им досталось изрядно – даже тем, кто волею случая смог добраться до окрестностей крепости.

Новобранцы, не прошедшие посвящение, в рядах авангарда не присутствовали. Каждый из передовых уже хотя бы единожды рисковал жизнью и понимал, чего опасаться во время брани со скотоложцами. Недурно они усвоили и то, как их разить. Для некоторых приграничников Зеница была единственным домом.

— … и крепостной сруб вокруг наших башен я складывал лично, и брёвна носил, одно за другим! — хвастался один из бывалых пехотинцев, вертя головой на ходу то в лево, то в право.

— И лес привезённый ты заготавливал, и деревья садил тоже ты! — улыбнулся ему командир.

В нескольких рядах пролился смех… Офицер быстро вернул дисциплину в свой взвод замечанием. Пешие смотрители замолкли и продолжили слушать собственный марш.

Следом за авангардом шёл молодой состав ордена, ещё толком не видавший степного врага. В этих формированиях никто не шутил. Мужчины и юноши носили на лицах маски серьёзности, затронутой едва уловимой печалью. Многие ждали планового увольнения, наступившего бы через несколько дней, если б не весть об орде. Отдельные смотрители страстно заклинали фортуну, обещая в обмен на её снисхождение свою твёрдую руку в дальнейшем. На заманчивые предложения, звучавшие в отчаянных сердцах, слетались различные сущности, готовые предложить сделки.

«Твоя плоть… Ты готов поделиться телесным сосудом, когда всё закончится?» —

Извилистый голос шептал новобранцу на ухо, стремясь получить окончательное разрешение от его трусливой души. — «Поделюсь, поделюсь!» — соглашался юнец, в то время как более стойкие сослуживцы поглядывали на него с подозрением. — «Тогда будешь цел!» — обещал бестельный ростовщик.

Однако слабых духом в рядах ордена было немного. И к их числу точно не относилась ударная конница, возглавлявшая колонну. Всадники вели лошадей крайне сосредоточенно, особенно передние ряды эскадрона. Пики в руках у мужей двигались наготове, словно конники грозили незримому недругу. Остальные готовились исполнить долг саблей либо штыком на винтовке – тут уж кому как хотелось.

Птица – и та улетает. — Ротмистр провёл взглядом серебрянокрылую стаю, искавшую более благополучные земли.

Что касается конницы лёгкой, она поделилась на звенья из пяти-шести всадников и прочёсывала округу, служа войску своеобразным радаром. Разъезды разведчиков то отдалялись от колонны на допустимое расстояние, то возвращались, чтобы докладывать об увиденном ставке.

Ласток Осби, всё ещё выполняющий обязанности адъютанта главы, остановил жеребца на возвышенности, подле которой, буквально, разверзлась земля. Скорее всего, это случилось в связи с недавним землетрясением, пришёл к выводу Ласток. Громадные чёрные щели, что пасти, по-прежнему выглядели угрожающими, хотя и молчали, застыв. «Но, Рокоток». — Он погладил жеребца по холке, и вороной товарищ успокоился.

Адъютант достал из левого кармана подзорную трубку и приложил к глазу. «Что у нас там?»

Вот пара-тройка гиен догрызает окровавленного быка, показавшего рёбра. Затем, уже в другом месте, увеличительное стекло приближает высокого волка, который, завидев беспечного грызуна, осторожно подходит к нему сзади. Ласток не стал любопытствовать, чем всё закончится. Он и так знал. Убрав монокуляр от лица, юный смотритель обратился к начальнику разведки.

— Крупная дичь ведёт себя храбро. Ни кони её не пугают, ни люди.

— Чуют, что мы сами здесь не в безопасности. Только и ждут нашего поражения.

— Гляди в оба, разведчик.

Тот кивнул, и Осби умчался к основным силам.

В хвосте колонны, за обозом и узниками, двигался тем временем отряд Ричарда Фэстхорса. Живописец расспрашивал конного офицера обо всём, что представлялось хоть сколько-то важным, и вопросов набралось немало. Риттс ехал с ним рядом, раздражаясь болтовнёй покровителя, однако терпел.

— Так мы победим?

— Победим, господин Фэстхорс-младший, — учтиво отвечал офицер. — Куда же мы денемся.

— И прольём много крови?

— Увидим.

Ричард изрядно переживал, ведя Добряка в передней шеренге, и все это чувствовали. Обеспокоенность знатного юноши выливалась в его многословность.

— Слушай, Риттс, — повернулся он к другу, — а чистокровники – это кто?

Волна материнского крика, застывшего в памяти, с новой болью накатилась на степняка, и смуглое лицо его исказилось гримасой.

— Ублюдки это невиданные! — заголосил в ответ Риттс, так что всадники встрепенулись, но возразить было некому.