Тебе не пара

Лиддл Род

Тоби — он был у Анны вроде бойфренда еще до того, как у нее отвердели ноги и она перестала заниматься сексом, — встает, обнимает Бибу, привет, говорит, Биба, да мы тебя уже потеряли, да где ты пропадала, а потом, спокойненько так, а приятель твой кто будет? После сей удачно поданной реплики, завладев вниманием тусовки, Биба оборачивается к бомжу, руку ему на плечо положила, при этом выражение лица у нее серьезное такое, прямо как у журналиста на четвертом канале, в передаче о бедности где-нибудь на северо-востоке Англии, и говорит, медленно так:

— Ребята, это Раду. Я познакомилась с ним на Бромптон-роуд, где он просил милостыню. Ну, понимаете, побирался, типа, на улице. Вот это висело у него на шее…

Тут Биба

вынимает из своей «Фурлы» грязную сложенную картонку, разворачивает и поднимает, чтобы всем было видно.

Там написано:

«Меня Зовут Раду.

Я Румынский Беженец.

Нужны Деньги.

Помогите Пожалуйста».

Ну, мы все молча читаем это дело, подозрительно глядим на бомжа, а бомж уткнулся глазами в пол и изредка украдкой бросает страстные взгляды на еду, а Биба говорит:

— Понимаете, он из Бухареста, это, типа, столица Румынии. Я так и знала, что вы не будете против, если он тоже придет — он в бегах, скрывается от секретной службы, а это такие сволочи, просто ужас.

В общем, высказалась, испортила нам всю атмосферу, вечер пошел наперекосяк, никто уже не знает, что теперь делать, куда смотреть, а сама берет и изображает на лице такое глобальное сочувствие:

— Ну что, — говорит, — Анна, как твои ноги?

Тогда Анна начинает всем рассказывать, что у нее происходит с ногами, и на этом я отключаюсь, полностью, ведь это же невозможно, дико, страшно; какую-то секунду я на нее смотрю и просто умоляю,чтоб она не снимала свою дурацкую накидку, а то, знаете, я от этого всегда на измену сажусь, конкретно. Как хотите это называйте: черствость, наплевательское отношение и так далее, я все понимаю, типа, Анна серьезно больна, это я как-нибудь переживу, вот только не надо мне ничего показывать, о’кей? Вот видетьмне ничего этого не нужно — нет, серьезно. А пока я пытаюсь вызвать мысленное затемнение и игнорировать происходящее вокруг — ошибка известная, — Солу удается раздобыть стул, и тут этот Раду, блин, этот румынский бродяга в бегах, оказывается прямо рядом со мной:уселся поудобнее и сидит, носом шмыгает странно так, будто простужен.

Пока он устраивается, меня обдает вонью, как волной; мощь поразительная: несет перезрелым пармезаном, заплесневелыми хлебными крошками и мочой. Нет, ну просто райскоенаслаждение!

Но я все же говорю, медленно-медленно, как обычно разговариваешь с иностранцами, детьми, стариками и инвалидами: привет. Очень. Приятно. Я. Эмили. Вина. Хочешь? Но он ничего не понимает, только морщится, хватает булку и грызет, как какой-нибудь хищник умственно отсталый, а я ему, ну ладно, о’кей, все ясно, Раду, сиди, блин, ешь хоть до посинения, мне-то что.

А справа Доминик, наливает мне еще стакан белого, ухмыляется понимающе так и шепчет, поздравляю, нашла себе нового приятеля, ха-ха, а я просто убить его готова взглядом, и тут он говорит, ну что, Эмили, Ника давно не видела?

И этот вопрос раздражает еще сильнее, чем намеки на бомжа.

Ника я последний раз видела месяцев семь назад, он тогда числился менеджером тупой инди-группы под названием «Формал гравалакс интифада», мы были на их концерте в Кэмдене, сплошная тоска, как и следовало ожидать, он еще пытался стрясти деньги по контракту то ли с владельца помещения, то ли с хозяина бара, а солист группы, идиот этот, патлы болтаются, звать не то Рипл, не то Флек, что-то такое, так вот, этот придурок истерически мечется на задворках, а все из-за чего — из-за того, что ассистент сцены не справился как следует с задачей, и девять человек зрителей большую часть вечера были лишены возможности слышать его писклявый голос, ну, в общем, все как-то напряженно, и тут Ник повернулся ко мне с таким видом, как будто ему

уже все равно, и заявляет, знаешь, все, с меня хватит.

Я его начинаю обнимать, успокаивать вовсю, ладно, говорю, нормально все, не переживай, пошли ты их, все равно отстой полный, особенно солист, вывести бы его наружу и попинать слегонца, лохмы пооборвать или там на ботинки харкнуть, а Ник говорит, нет, я не то имел в виду, я про вот это,про нас с тобой. С меня хватит. Никуда они не приведут. Наши отношения.

Мне тогда еще пришло в голову: а куда, собственно, они его должны были привести? В Шеффилд? На Ланцароте? В Могадиш?

Я прямо выпала от этого заявления, уже не обнимаю его, просто секунду стою, думаю, что делать, а потом делаю то, что обычно делаю в особо критические моменты, то есть направляюсь к бару, заказываю водку с диет-тоником и одним большим залпом опрокидываю, вокруг наивные ребята из группы, все в черном, бубнят, как ненормальные, без конца, о том, кто лучше, «Дерьмо собачье», «Мартых-насильник» или «Внимание: выпадение ануса», а вы слыхали новый сингл «Торговцев пиздой», и так далее, и тому подобная фигня, которую я никогда толком не понимала, а в конце концов поднимаю голову: хозяина нет, Рипла или Флека нет, Ника тоже нет, а у меня весь рукав куртки насквозь мокрый, это я локтем в лужу «Карлсберга» вляпалась, воняет теперь, а химчистку я могу себе позволить только раз в год.

С тех пор я Ника не видела, если уж вам так интересно. А Доминик со своими вопросами достал, потому что суть такая: все считают, что я тут сижу, страдаю или типа того, может, отчасти так оно и есть, может, я еще не полностью избавилась от Ника, что-то оставшееся от Ника размазано у меня по лбу, вроде этих, которые у Христа на руках — стигматы, кажется, только в моем случае это имеет куда меньшее религиозное значение.

Когда у Анны все это началось, когда проблема была только в ногах, Ник, помнится, то и дело называл ее Грегором и предлагал запереть Анну в комнате и бросаться в нее гнилыми фруктами — и это было так типично для Ника, юмор такой, ни на что не похожий, сплошной сюр, смешно до ужаса, но при этом ему на всех абсолютно наплевать. И врет к тому же.

Короче, слева от меня сидит Раду, навалился на закуску, оливки всякие, беседой по-прежнему не особо интересуется, так что приходится вежливо разговаривать с Домом, хоть его вопросы и вгоняют в полный депресняк, да и вообще, Доминик почти весь вечер сидит надутый, причем конкретно надутый. Они только что расстались с Софи, так что, насколько я знаю Доминика, сегодня вечером у него вполне могут возникнуть планы насчет Бибы, она ему всегда нравилась, и потом, это последняя из возможных перестановок, поскольку Доминик спал со всеми нашими женщинами, кроме Бибы, а Биба — со всеми мужиками, кроме Доминика, нет, нам тут явно нужны новые гены, но, похоже, Биба явилась слишком поздно, да еще этот бомж с ней, короче, Доминик как бы выдохся и в результате сдался, решил весь вечер просидеть надувшись. Я, чтобы не остаться в долгу, спрашиваю его, встречается ли Софи с кем-нибудь еще; это вызывает у него ироническую ухмылку во весь рот и риторический вопрос, а ты как думаешь, Эмили?

Потом он подливает мне вина — мы, похоже, переходим на красное — и задает еще вопрос про Ника, но этот удар я просто беру и отражаю, да какая разница, говорю, ну, в общем, на этом мы заключаем как бы неписаный договор о перемирии, хватит уже о Нике и Софи, и он тогда начинает рассказывать про огромный виноградник, который его отец купил в… э-э… Ардеше, это во Франции, а после принимается подробно перечислять, какие, типа, сорта винограда и вина бывают на юге Франции, отчего я слегка обалдеваю, но все равно продолжаю цепляться за разговор, поскольку альтернативный вариант ничего хорошего не даст, просто не катит такой альтернативный вариант — вовлекать в общение бомжа Раду.