Телемак
Шрифт:
– Немедленно мы отпустим корабль финикийский, – отвечал Телемак Идоменею. – Врагам твоим, врагам нашим мы ли не противостанем? Когда мы прежде в Сицилии, сражаясь за Ацеста, троянца, врага Греции, одержали победу, то не с большим ли рвением пойдем на брань за героя, за грека, сподвижника героев в разрушении города Приамова? Боги увенчают наш подвиг; верный в том залог – слышанное нами предвозвещение.
Книга десятая
Рассказ о причине войны.
Ментор расспрашивает Идоменея о силах его неприятелей и, узнав, что в соседстве с ним есть поселения греческие, приемлет на себя окончить распрю без пролития крови.
Ментор, с
– Сын Улиссов! Приятно мне видеть в тебе похвальное стремление к славе. Но вспомни, чем отец твой под Троей приобрел блистательную славу? Разумом и искусством владеть сердцем. Ахилл, непобедимый, неуязвимый истребитель, перед которым в кровавых битвах всегда ходили ужас и смерть беспощадная, не мог взять гордый город, сам лег под стенами его, и Троя восторжествовала над победителем Гектора. Но Улисс, предводимый в мужестве благоразумием, внес меч и огонь в самое сердце Трои; от рук его, наконец, рухнула пышная, дотоле непреоборимая твердыня – десятилетняя гроза для соединенной духом и силами Греции. Сколько Минерва возвышеннее Марса, столько осторожное и прозорливое мужество превосходит необузданную, пылкую храбрость. Узнаем прежде всего обстоятельства предстоящей войны. Я готов на все опасности, но думаю, что прежде всего нам надобно знать, справедлива ли эта война, против кого предпринимается, и будут ли силы и способы, от которых можно было бы ожидать счастливого успеха.
Идоменей отвечал:
– Когда мы прибыли сюда, нашли здесь народ дикий, рассеянный по дебрям, питавшийся ловлей зверей и плодами, растущими без труда рук человеческих. Мандурияне, так называется этот народ, ужаснулись, увидев корабли и оружие, ушли в горы. Но наши воины, из любопытства обозревая окрестности и погнавшись за оленями, встретили толпу беглых. Старейшины их говорили нашим воинам: «Мы покинули и беспрекословно уступили вам прекрасный берег моря, нам остались одни почти неприступные горы: справедливость требует от вас пощадить, по крайней мере, здесь наш покой и свободу. Вы рассеяны, скитаетесь по неизвестным местам, слабее нас числом и силами. В нашей власти истребить всех вас, так, что даже весть о несчастной вашей доле никогда не дошла бы до слуха ваших товарищей. Но мы не хотим обагрять своих рук кровью равных нам людей. Идите и помните, что вы обязаны жизнью чувству человеколюбия. Не забывайте, что народ, почитаемый вами необразованным, диким, подает вам пример кроткого великодушия».
Стрелки, отпущенные варварами, возвратились и рассказали в стане о своей с ними встрече. Взволновались наши воины, вменяя в посрамление критянину быть обязанным жизнью дикому скопищу беглых, похожих, по их мнению, не на людей, а на медведей, пошли снова на ловлю уже в большем числе и со всяким оружием, опять встретились с дикими, напали на них: завязалась кровопролитная сеча. Стрелы с обеих сторон летали, как град падает на поле в сильную бурю. Дикие принуждены были уйти в расселины гор, наши не посмели гнаться за ними.
Скоро за тем они прислали ко мне двух, отличных разумом старцев с мирными предложениями. Послы принесли мне в дар плоды своей земли и шкуры хищных зверей, положив дары, говорили:
– Государь! Мы приходим к тебе с мечом и с масличной ветвью (у каждого из них и были в одной руке меч, а в другой – масличная ветвь): вот мир и война! Избирай. Мы желаем мира. По любви к миру мы не вменили себе в стыд уступить вам благословенный берег моря, где солнце так щедро оплодотворяет землю, земля изобилует приятнейшими произрастениями. Мир сладостнее всех плодов. Для него мы удалились в дикие горы, одетые вечными льдами и снегом, где никогда не показываются ни весна с цветом, ни осень с плодами. Мы гнушаемся зверством, которое под звучными именами честолюбия, славы опустошает в исступлении целые области, льет кровь человеческую, родственную. Стремишься ты к такой суетной славе? Мы не завидуем, но сожалеем о тебе и молим богов спасти нас от такого неистовства. Когда науки, греками так уважаемые, и образованность, венец их, внушают им только ненависть и несправедливость, мы стократно счастливы без такого пагубного дара, мы вменяем себе в славу остаться навсегда невеждами, варварами, но справедливыми, человеколюбивыми, верными, бескорыстными, довольными малым, презрителями того ложного вкуса, от которого нужды бесчисленные. Сокровища наши – здоровье, простота жизни, свобода, крепость тела и духа, любовь к добродетели, страх к богам, согласие с соседями, привязанность к друзьям, верность ко всем и каждому, кротость в благополучии, непоколебимость в несчастии, дерзновение говорить всегда смело правду, ненависть к лести. Народ с такими качествами хочет быть твоим соседом и союзником. Если боги в гневе накажут тебя ослеплением и ты отвергнешь мир, то узнаешь, но уже
Так говорили мне старцы. Я не мог на них насмотреться. Длинные бороды небрежно сходили на грудь их. Короткие седые волосы на головах, густые брови, быстрые очи, взор неустрашимый, осанка мужественная, голос важный и твердый – все в них показывало простодушную непринужденность. Каждый из них вместо одежды был покрыт звериной, на плече завязанной кожей. Руки, все в жилах, крепкие, полные, каких нету нас и между единоборцами, видны были нагие. Я отвечал им желанием мира. По взаимному согласию мы постановили условия, призвали богов во свидетельство, и я отпустил их с дарами.
Но боги, изгнав меня из царства моих предков, не излили еще на меня всей чаши гнева. Воины наши на ловле не могли знать о мирном договоре и в тот же день встретились с варварами, – они во множестве провожали своих послов на возвратном пути из нашего стана, – напали на них с остервенением, иных положили на месте, других прогнали в дальние дебри. Война загоралась. Они теперь решили, что нельзя полагаться на наши клятвы.
Чтобы противостать нам с большей силой, они призывают к себе на помощь локриян, апулиян, луканов, брутян, народы кротонский, неритский, миссипский, бриндийский.
Луканы выходят на войну на колесницах с острыми косами. Апулияне одеваются в шкуры хищных зверей, добычу ловли, вооружаются огромными палицами с железными зубьями, ростом исполины. Члены их от многотрудных телесных упражнений приобретают такую крепость, что один взгляд на них приводит в ужас. Локрияне, переселившиеся сюда из Греции, не совсем еще подавили в себе чувство крови отечественной, они человеколюбивее прочих, но со строгостью ратного греческого искусства соединяют неутомимую крепость дикого племени и навык к жизни суровой: от того непобедимы. Легкие щиты их, из ивовых ветвей, обтянуты кожей, мечи у них длинные. Брутяне на бегу как олени и серны, под ногами их самая нежная трава едва ложится, едва оставляют они след по себе на сыпучих песках, как туча, вдруг они ринутся и вдруг же рассыплются. Кротоняне искусны в метании стрел. Немногие из греков натянут такой лук, каким обыкновенно все они действуют. Познакомясь с нашими играми, они, без сомнения, будут всегда победителями, кладут они стрелы в сок ядовитых трав, растущих, по слухам, на берегах Аверна и смертоносных. Нериты, миссипияне, бриндияне получили от природы в удел только телесную силу, храбры без всякого искусства, ужасны их вопли в виду неприятеля, далеко слышен гул их по воздуху, довольно удачно они действуют пращой, солнце затмевают тучами камней, но не наблюдают в битве никакого порядка. Вот все то, Ментор, что ты хотел знать. Тебе известны теперь и причина войны, и неприятели наши.
Телемак, горя нетерпением, думал, что оставалось уже только надеть боевые доспехи. Ментор воздержал его пылкость, обратив речь к Идоменею:
– Отчего даже локрияне, народ, пришедший сюда из Греции, вступили с варварами в союз против греков? Отчего все другие здесь поселения греческие цветут без распрей и брани? Государь! Ты говоришь, что боги не излили еще на тебя всей чаши гнева. Скажи лучше, что боги не совсем еще вразумили тебя. Все претерпенные тобой бедствия не научили тебя избегать войны. Собственные твои слова о праводушии варваров ясно доказывают, что вы могли жить с ними в мире. Но гордость и высокомерие всегда влекут за собой пагубные распри. Ты мог дать им и от них взять взаимно заложников, мог отправить с их послами своих воинов для безопасного их препровождения. По объявлении войны надлежало стараться успокоить их удостоверением, что одно неведение заключенного союза было причиной последнего на них нападения. Надлежало представить им в убеждение все, чего бы они ни потребовали, а на будущее время назначить с вашей стороны строгие наказания за нарушение мира. Но что последовало по объявлении войны?
– Я считал за бесславие, – отвечал Идоменей, – сделать первый шаг к примирению с варварами, между тем, как они вдруг у себя собрали всех, кто только был в силах носить оружие, и соседей молили о помощи, вселяя в них против нас подозрение, ненависть. Я думал, что благонадежнейшая мера состояла в немедленном занятии переходов через горы, оставленных ими без стражи. Здесь мы не встретили сопротивления и можем тревожить их свободно набегами. Там я построил бойницы, откуда наши воины удобно могут засыпать стрелами толпы неприятелей, если бы они покусились вторгнуться с гор в нашу землю. К ним нам дорога открыта. Мы властны во всякое время опустошать мечом и огнем их жилища. Таким образом, мы можем и с неравными силами противостать множеству врагов, нас окружающих. Впрочем, весьма уже трудно восстановить мир между нами и ими. С одной стороны, мы, уступив им свои укрепления, неминуемо подвергнемся непрерывным от них нападениям, с другой стороны, они смотрят на наши бойницы как на грозу, предвестницу рабства.