Телемак
Шрифт:
К умножению народа не нужны, впрочем, особенные усилия. Он возрастет числом в короткое время, когда отнимутся препятствия к браку. И самый простой к тому способ: все почти люди от природы склонны к супружеству, удерживает их от того бедность. Не обременяй подданных налогами, и они будут жить с детьми и женами в довольстве. Земля никогда не бывает неблагодарной, она всегда дает пищу тому, кто прилежно возделывает ее, и только тот ничего не получает из житницы этой общей матери, кто боится вверить ей пот лица своего. Чем многочисленнее семейство земледельца, тем он богатее, когда власть не потрясает его благоденствия. Дети – помощники его с самого младенчества. Тот еще в отрочестве, а гоняет уже овец на тучные пажити, старший ходит за стадом волов, взрослый вместе с отцом пашет землю. Между тем мать с семьей готовит простую, некупленную пищу к тому времени, как муж
Пастух со свирелью приходит под кровлю отцовскую и играет семье новые песни, в соседней хижине слышанные. Земледелец идет с поля за плугом, и вол, утружденный, свесив задумчивую голову, ступает медленным шагом, не внемля грозным ударам. С днем вся тягость труда оканчивается. Сон, разливая по воле богов свои чары на лице земли, услаждает мрачные скорби. Вся природа, околдованная, дремлет, и каждый засыпает без всякой заботы о том, что утро породит.
Как счастливы люди, чуждые властолюбия, коварства, подозрений, когда боги даруют им доброго царя, невозмутимо хранящего их мирную радость! И какая ужасная лютость – исторгать из рук их для гордых и честолюбивых предприятий даяния щедрой природы, благословенную жатву, потом лица их омытую! Природа всегда имеет в неистощимых своих недрах обильный запас для умеренных и трудолюбивых обитателей, хотя бы число их было, как песок на краю моря: гордость и роскошь немногих одевают тысячи в печальные рубища.
– Но что делать, – спросил Идоменей, – когда народ, водворясь на плодородных полях, пренебрежет земледелием?
– Не следуй общему правилу, – отвечал Ментор. – Слепая и алчная власть налагает дань за данью на подданных, отличных деятельностью и разумом в стяжании, основывая свой расчет на надежде получить от них удобнее все взыскуемое. В то же время оказывается снисхождение нищим от лености. Отвергни такое вредное правило. Оно есть несправедливое бремя для добрых, возмездие пороку, пища небрежности, равно пагубной для царя и для царства. Установи, напротив того, взыскания, пени и даже, если нужно, строжайшие наказания на не радящих о своем поле, поступай с ними как с воинами, оставляющими свое место в сражении. Определи, с другой стороны, награждения, льготы семействам, в числе возрастающим. Усугубляй награды по мере успехов их в земледелии. Народ таким образом скоро умножится, и труд сделается любимым, даже почтенным для всех упражнением. Звание земледельца, неутесняемое, нестраждущее, не будет презрено. Те самые руки победоносные, которые сегодня обнажают меч за отечество, завтра с такой же честью будут рассекать плугом землю. Также славно будет возделывать достояние предков в счастливом мире, как и защищать его мужественно в бурю военную. Расцветут холмы и долы. Церера увенчается золотыми колосьями. Вакх, истоптав тучные гроздья, польет с гор струями вино, нектара приятнейшее. Успышатся в долинах клики веселья. Пастухи по берегам светлых источников соединят песни со звуками свирелей, между тем, как резвые стада, не боясь волков, будут пастись по лугам, усеянным цветами.
О Идоменей! Не будешь ли ты стократно счастлив, когда сделаешься источником благоденствия для своих подданных и когда многочисленный народ почиет под сенью твоего имени в вожделенном спокойствии? Такая слава не утешительнее ли той бедственной славы, которая устилает путь свой фобами и посреди самого грома побед наполняет не одни побежденные страны, но и родную землю, кровью, смятением, страхом, унынием, страданиями, ужасами неумолимого голода, отчаянием?
Счастлив тот царь, который столько богами любим, столько душой велик, что захочет быть таким образом утехой подданных и завещать по себе миру в отраду прекрасную картину славного кротостью царствования! Народы не только не восстанут против его власти, но низложат к ногам его смиренные моления, да царствует от края до края земли.
– Но если народ, – возразил Идоменей, – долго останется в мире посреди изобилия, самое благоденствие восколеблет умы, он обратит на меня же силы, мной вскормленные.
– Не бойся, – отвечал Ментор, – такой ложной тенью льстецы устрашают царей расточительных, обременяющих народ свой налогами. Легко предупредить зло. Усыновляемые нами законы о земледелии приучат к труду твоих подданных. Посреди избытка они будут иметь только нужное, когда устранятся художества, питающие излишнюю роскошь. Избыток даже умалится, когда брак и довольство умножат семейства. Каждое семейство, многочисленное, по нужде будет возделывать свой малый участок земли с неусыпным трудом. Роскошь и праздность рождают дух мятежа и неистовства. Народ твой будет иметь хлеб, и в изобилии, но только хлеб и плоды, в поте лица приобретенные.
Чтобы удержать народ в пределах умеренности, надобно начать с того, чтобы назначить участки земли в собственность каждому семейству. Мы разделили народ на семь состояний: во всяком состоянии каждое семейство по числу свежему должно получить столько земли, сколько нужно для продовольствия. При ненарушимом соблюдении этого правила богатый не будет распространять владения во вред неимущего, земля будет у всех, но у каждого будет малый участок, и всякой станет пещись о усовершении земледелия. Если бы впоследствии времени здесь оказался недостаток в земле, то могут быть заведены в иных местах поселения, которые возвеличат еще силу твоего царства.
Сверх того я полагал бы, что вино никогда не должно быть обыкновенным общим напитком в твоей области. Истребляйте виноградные лозы, когда они слишком размножатся. Вино – источник зол величайших: от него болезни, распри, возмущения, праздность, уклонение от труда, раздоры семейные. Пусть оно бережется у вас как врачевство или как редкость для торжественных дней и для жертвоприношений. Но не льсти себя тщетной надеждой: не будет наблюдаться столь важное правило, если ты сам не покажешь примера.
Наконец, законы Миносовы о воспитании юношества должны быть свято исполняемы. Надлежит устроить общественные училища, где страх к богам, любовь к отечеству, благоговение к законам, предпочтение истинной чести всем удовольствиям, самой жизни – должны быть основанием всего учения.
Избери старейшин для надзора за семейным бытом и нравами. Бодрствуй и сам ты, царь и пастырь народа, призванный пещись денно и нощно о стаде! Бдительностью предупредишь и обуздаешь много неустройств и злодеяний. Преступления, которых не можешь предварить, немедленно и строго наказывай. Прямая милость – пример, останавливающий зло в самом начале его распространения. Каплей крови, пролитой правосудно и благовременно, можно сберечь реки крови и быть народу в страх, не обнажая часто меча правосудия.
Но какое ненавистное правило считать угнетение народа единственным щитом безопасности, оставлять его во мраке невежества, устранять от пути к добродетели, не дорожить его любовью и жезлом грозного страха доводить его до отчаяния, до ужаснейшей необходимости подавить в себе всю надежду свободно дышать или свергнуть с себя иго мучительной власти. Такими ли средствами утверждается безмятежное царствование? Такой ли путь ведет к славе?
Помни, что самовластнейшее правление есть правление самое слабое. Там все для одного, один все возводит и все сокрушает. Но зато царство страждет, земля, невозделанная, зарастает диким терном, города пустеют, торговля упадает. Царь, великий силой подданных, именем только царь, без народа, сам истаивает при нечувствительном истаивании подданных, источников его богатства и силы. Область его истощается в людях: потеря величайшая и невозвратная! Подданные его, все рабы самовластия, осыпают его лестью, лицемерно поклоняются ему, трепещут его мановения. Но пусть поколеблется счастье – страшная власть, возшедшая на верх наглого насилия, вдруг потрясается, не находит ни опоры, ни убежища в сердце народа, ожесточенные члены утомленного тела давно уже воздыхают о низвержении ига: от первого удара кумир падает и, попранный, сокрушается. Страх, недоверчивость, месть, презрение, злоба, – все страсти в союзе против столь ненавистного владычества, и тот, кому в благополучии никто никогда не смел сказать правды, в несчастии также никого не находит, кто захотел бы быть его заступником посреди общей хулы и осуждения.
Идоменей, убежденный в истинных основаниях блага народного, немедленно приступил к разделу праздных земель, к водворению на них бесполезных художников и к исполнению всего предначертанного, оставив часть полей каменщикам, которые должны были обратиться к земледелию по окончании всех работ в городе.
Часть вторая
Книга тринадцатая
Рассказ Идоменея о любимце его Протезилае.