Телестерион. Сборник сюит
Шрифт:
МОЛЛИ. Откуда этот сонет?
УИЛЛИ. Вероятно, из тех, какие он писал для графа Саутгемптона.
МОЛЛИ. Как! И ты думаешь, что он мной владел? И они остались друзьями?
УИЛЛИ. Нет, нет, Молли! Ты говорила, что это была игра, как наша игра в Венеру и Адониса, которая, правда, закончилась триумфом богини.
МОЛЛИ. Да, ты никак надо мной смеешься, как смеются над тобой, мол, из молодых да ранних! Даже твоя мать графиня Пэмброк подмигивает мне из сочувствия твоим страданиям.
УИЛЛИ. Я страдаю?
МОЛЛИ. Нет? Далеко пойдешь.
УИЛЛИ.
МОЛЛИ. Вот идет. А мне пора в церковь.
УИЛЛИ. По пути я тебя встречу?
МОЛЛИ. За ангела ты не сойдешь.
Шекспир подходит к Молли и Уилли.
УИЛЛ. Не отправиться ли нам на прогулку?
МОЛЛИ. Мне пора в церковь. Прощайте. Вообще мне пора домой. (Уходит.)
УИЛЛИ. Как поживаешь, друг мой?
УИЛЛ. Неплохо, сударь, неплохо, если недуг мой оказался не смертельным, а на вас вижу его приметы.
УИЛЛИ. Послушайте, Шекспир, кого вы любите?
УИЛЛ. Кого?! Что за вопрос?
УИЛЛИ. Мне ясно, вы забыли нас с Молли.
УИЛЛ. Это я забыл?! Прекрасно, друг мой. Вы решили перейти в наступление, вместо круговой обороны, какую предприняли вместе с миссис Фиттон. Это я забыл?!
УИЛЛИ. Если ваша любовь к герцогу Саутгемптону беспредельна, на что уповать нам, простым смертным. Посудите сами.
УИЛЛ. Любовь, как солнце, не может светить в полсилы, разве что его накроют тучи или туман. Но, мистер, почему вы все время говорите не от себя самого, а за двоих? Что, у вас с Мэри, я имею в виду не графиню Пэмброк, а миссис Фиттон, и мысли, и чувства общие, как у юной матери с юным сыном?
УИЛЛИ. Напрасно вы смеетесь, Шекспир. У нас с Молли общего несравненно больше, чем вы думаете.
УИЛЛ. Куда больше? Душа и тело — не разлей вода?
УИЛЛИ. То всего лишь слухи.
УИЛЛ. Ты их подтвердил, мой друг. Будь честен, по крайней мере, с друзьями, а с женщинами… нередко они самих себя подводят, ведя игру, когда играть не нужно, любить, коль любишь, без утайки.
УИЛЛИ. Да, конечно, чего же лучше. Но что же делать, коли мир враждебен любви сердец прекрасных, юных?!
УИЛЛ. О, тут я на вашей стороне, мой друг! Не хитрите только со мной, хотя бы вы. А Молли я знаю лучше, чем она сама себя. Мне необходимо с нею объясниться, чтобы избавить ее от двойной игры, в чем, кстати, и ты должен быть заинтересован.
УИЛЛИ. Вы хотите ее вернуть?
УИЛЛ. Если бы мне это удалось, ты бы ничего не потерял; по крайней мере, обрел свободу от ее чар до того, как она бросит тебя.
УИЛЛИ. Молли меня бросит? Нет.
УИЛЛ. Она влюблена в тебя?
УИЛЛИ. До безумия.
УИЛЛ. Что это значит?
УИЛЛИ. Это я был влюблен в нее до безумия, это правда. Но это от нетерпения познать любовь, обладать женщиной, особенно упоительной, казалось мне, если это будет Молли, а не другая особа, которой я домогался исключительно из жажды обладания. Ну, это вы знаете.
УИЛЛ. И ты добился этого с Молли. Она тебя пожалела.
УИЛЛИ. Нет, Молли не столь добра, да поклялась вам в верности до гроба, это правда?
УИЛЛ. Значит, это уже неправда.
УИЛЛИ. Все это так. Но, знаете, Шекспир, она меня полюбила, и это впервые, как стало ей ясно, с вами грех познала, а со мной любовь.
УИЛЛ. Увы! Увы! Готов поверить. Но это всего лишь твоя версия, мой друг, ты умен.
УИЛЛИ. Я не ожидал этого. В любви она столь искренна и нежна, столь разумна, словно не замужем, то есть замужем за мной.
УИЛЛ. Конечно! Как же! Она всегда правдива и в измене, правдива и во лжи, поскольку искренна в коварстве, как сама любовь.
7 (15)
Роща у постоялого двора в Кошэме. Молли возвращается из церкви со служанкой мимо рощи, где ее встречает Шекспир, — эта неожиданность ее не обрадовала, как бывало прежде, а вызвала досаду.
Она приостановилась и не отослала от себя подальше служанку. Все было ясно.
УИЛЛ (невольно заговаривает стихами) Я знаю, что грешна моя любовь, Но ты в двойном предательстве виновна, Забыв обет супружеский и вновь Нарушив клятву верности любовной. Но есть ли у меня на то права, Чтоб упрекать тебя в двойной измене? Признаться, сам я совершил не два, А целых двадцать клятвопреступлений. Я клялся в доброте твоей не раз, В твоей любви и верности глубокой. Я ослеплял зрачки пристрастных глаз, Дабы не видеть твоего порока. Я клялся: ты правдива и чиста, — И черной ложью осквернил уста. {152}МОЛЛИ. В сонетах изощряться ты найдешь всегда предмет и тему, но, Уилл, чего ты хочешь от меня еще? Неужто верности жены до гроба?
УИЛЛ. Ты хочешь посмеяться надо мной?
МОЛЛИ. Нет, я смеюсь скорее над собой. Знакомиться с актером — это авантюра, достойная, конечно, осужденья, пусть вышло так нечаянно, ты знаешь. Была я в маске, думала, исчезну, то есть не явишься ты вновь у графа с актерами, пришедшими на вечер. А ты запел, как соловей пернатый, и выбор мой случайный и позор ты превратил своею песней в честь, какой достойны мало кто из женщин.
УИЛЛ. Прекрасно, милая! И что случилось?
МОЛЛИ. Но слава и бессмертие в стихах — всего цветок засохший меж страниц. Хорош цветок, пока он юн и свеж, увянет, слава не вернет ее живой красы вовеки.
УИЛЛ. Ты любишь жизнь, и я люблю, но слава нас возвращает к жизни среди живых, покуда живы любящие души, земля и небо бытия земного.
МОЛЛИ. А Рай?
УИЛЛ. А Ад? Рефлексия души.
МОЛЛИ. А Бог?
УИЛЛ. Природа.
МОЛЛИ. Ты безбожник.
УИЛЛ. Нет. Поэт — творец, как Бог — творец вселенной.