Телестерион. Сборник сюит
Шрифт:
Между тем Уилл увлекается красотой светлокудрого юноши, прекрасного, как Адонис, чего не скажешь про графа Саутгемптона, красота его скорее личности, а не лица. Поэт любуется летним днем и юношей, совершая с ним прогулку, мы слышим его голос, как вновь и вновь возникающую музыку:
УИЛЛ А у тебя не убывает день, Не увядает солнечное лето. И смертная тебя не скроет тень, — Ты будешь вечно жить в строках поэта. {18}УИЛЛИ.
УИЛЛ. Что внесло подлинный драматизм в сонеты под общим названием «Астрофил и Стелла»…
УИЛЛИ. Но ваши сонеты мне нравятся больше. И маме тоже.
УИЛЛ (смеется). Я и стараюсь для вас, настоящих ценителей поэзии!
4 (11)
Поместье Тичфилд. Шекспир и Мэри Фиттон встречаются за воротами парка, где начинается лес по склону над рекой.
После разлуки, с возвращением Шекспира в Тичфилд с книжкой новой поэмы, примирение влюбленных, надо полагать, было полным. Уилл влюблен, как впервые, и, можно даже подумать, что он влюблен в другую особу, совсем еще юную, но это была Молли, смуглая леди сонетов, свежесть юности которой делала ее облик сверкающей изнутри.
УИЛЛ (будто собирая цветы) Фиалке ранней бросил я упрек: Лукавая крадет свой запах сладкий Из уст твоих, и каждый лепесток Свой бархат у тебя берет украдкой. У лилий — белизна твоей руки, Твой темный волос — в почках майорана, У белой розы — цвет твоей щеки, У красной розы — твой огонь румяный. У третьей розы — белой, точно снег, И красной, как заря, — твое дыханье. Но дерзкий вор возмездья не избег: Его червяк съедает в наказанье. Каких цветов в саду весеннем нет! И все крадут твой запах или цвет. {99}МОЛЛИ. Распелся, заглушая звон соловьев пернатых…
УИЛЛ. А кто с Уилли?
МОЛЛИ. Это Кларенс, паж, с которым наш Уилли подружился, мечтая, как и он, явиться при дворе.
УИЛЛ. Сдается мне, какая-то здесь тайна.
МОЛЛИ. И, в самом деле, здесь явились феи.
УИЛЛ. Какие феи? Только струи света между деревьев в тени ветвей.
МОЛЛИ. А Оберон с Титанией?
УИЛЛ. Актеры!
МОЛЛИ. Ты хочешь разыграть меня?
УИЛЛ. О, нет! То водит нас любовь, как в детстве, за нос, в фантазиях с природой заодно, в цветах и пчелах, с пеньем птиц в кустах, мы в царстве фей!
МОЛЛИ. Прекрасно. Я согласна. Но Оберон с Титанией — актеры?
УИЛЛ. Здесь Англия среди морей и лета, здесь вся земля до Индии далекой и в небесах вселенная сияет, и тишина вечерняя, как память в нас воскресающая из всех времен, и шорох листьев, звон ручья, как песнь Орфея, отзвучавшая когда-то, и феи здесь, как первообразы…
МОЛЛИ. И все любовь? Здесь самое время разыграть сценку из «Венеры и Адониса», что мы с Уилли заучили. Это будет сюрприз для всех, но я тебе открылась, чтобы ты не судил нас строго.
5 (12)
Все собираются у опушки леса в ожидании чего-то… Из-за кустов выглядывают Анжелика, Франсис, графиня, сэр Томас, а с другого места сэр Чарльз Данверз, сэр Генри Лонг и другие; в лесу сбежалась и прислуга в ожидании чудес.
ГРАФИНЯ. Мы видели Оберона с Титанией, и фей, и эльфов целый рой, но то ведь были все-таки актеры, я думала…
ФРАНСИС. И мне казалось так, и я их не пугалась, лишь смеялась забавным шуткам развеселых эльфов, отнюдь не маленьких, скорее взрослых по возрасту и стати мужичков, но столь подвижных…
СЭР ТОМАС. Нет, видим мы не фей, пред нами нимфы, едва одеты, в туниках прозрачных…
ГРАФИНЯ. А кавалеры строгие у них, обросшие чуть шерстью и с копытцами…
АНЖЕЛИКА. Сатиры! Вид у них забавный. Боже! Едва одеты…
СЭР ЧАРЛЬЗ. Вовсе не одеты.
АНЖЕЛИКА. Куда они бегут? На праздник Вакха?
СЭР ЧАРЛЬЗ. Бежим и мы за ними.
КЛАРЕНС. Это сон!
Показываются граф Саутгемптон, Шекспир и другие. Они замечают сатира.
ГЕНРИ. Сатир? Проказник эльф предстал сатиром? С него ведь станется, когда коня изображать умеет в беге, с ржаньем, ну, прямо страх, несется на тебя, и нет спасенья…
УИЛЛ. Как во сне бывает.
АНЖЕЛИКА. Так мы все спим в лесу и видим сны?
УИЛЛ. Мы в Англии, а снится нам Эллада.
На опушке леса, освещенном закатными лучами, между тем как в лесу под купами деревьев воцарились сумерки, проступают две фигуры.
ФРАНСИС. Ах, что там? Свидание?
УИЛЛ. И в самом деле! Что я говорил вам? Там, на опушке, свет дневной сияет, когда у нас почти что ночь взошла. Там свет сияет красоты — богиня, как статуя ожившая, склонилась над юношей прекрасным, точно бог.
АНЖЕЛИКА. Ах, это представленье по поэме «Венера и Адонис»?
СЭР ЧАРЛЬЗ. Это сон. Саму Венеру кто сыграть сумеет, когда на сцену не пускают женщин, и роли их дают играть юнцам. А эта — столь прекрасна женской статью и женским ликом, что нежней цветов, и нет сомненья, женщина она.
СЭР ГЕНРИ ЛОНГ. Причем прекраснейшая из женщин!
СЭР ЧАРЛЬЗ. А с нею кто же? Тоже нет сомненья, прекраснейший из юношей — Адонис!
ГЕНРИ. Немая сцена? Или пантомима? Нет, поцелуям нет конца, хотя Адонис тщится вырваться из плена прекрасных рук и нежных губ богини, не странно ли, счастливейший из смертных и красотой блистающий, как Феб… Ах, нет, Венера что-то говорит.
ВЕНЕРА. Ты одарен такою красотою, милый мой, что мир погибнет, разлучась с тобой.
АДОНИС. Владычица! Мне рано на охоту, во сне нуждаюсь больше, чем в любви.
ВЕНЕРА. Успеешь, не спеши, у нас своя охота, влекущая на свете все живое. Меня порадуй милостью своею и сотни тайн любви узнаешь, как во сне.
АДОНИС. О, постыдись! Я юн еще, невинен…
ВЕНЕРА. Ты не Нарцисс безвольный, ты охотник, еще незрел? Но ждут тебя услады… не упускай мгновенья… будешь счастлив. Любовь взлетает в воздух, словно пламя, она стремится слиться с небесами! И жизнь моя весь день полна игрою… Любовь легка мне и светла. Ужель тебе она так тяжела?