Телестерион. Сборник сюит

Киле Петр

П у ш к и н О государь, я в полном восхищеньи. По сердцу мужество мне и в поэте, И в венценосце, призванном судьбой Блюсти закон и правду в государстве, Хотя среди мятежников, признаюсь, Немало было и моих друзей. Н и к о л а й I Умен и смел ты, Пушкин. А, скажи-ка, Когда бы в Петербурге был в тот день, Что сделал б ты? П у ш к и н

Пожалуй, не отстал бы Я от друзей в рядах мятежников. Одно отсутствие меня спасло, За что благодарю я небо. Н и к о л а й I Бога! А также и покойного царя, Сославшего тебя в деревню. П у ш к и н Правда! Нет худа без добра. Н и к о л а й I Я тоже рад, Что прямо не замешан ты в сем бунте. Я б был в отчаяньи в одном ряду С Рылеевым и Пестелем увидеть Поэта, близкого и мне, как многим В России, в честь ее творяшего, Как мне Жуковский прожужжал все уши. (С важным отеческим видом.) Тебя мой брат, покойный император, Сослал в деревню, я ж освобождаю. Что ж, доволен ты, что возвращен, А, Пушкин? П у ш к и н (вспыхнув весь) Государь, до слез я тронут. Н и к о л а й I Живи, где хочешь, но с условием — Против правительства не выступать. П у ш к и н Да, разумеется. Вы милостивы Ко мне, когда мои друзья несут Жестокое чрезмерно наказанье. Надеюсь я на вашу милость к ним. Н и к о л а й I Ручайся, Пушкин, за себя покамест. Что пишешь ты? П у ш к и н А, ничего почти. Цензура очень уж строга, вернее, Нерассудительно марает все И самые невинные безделки. Н и к о л а й I Пиши свободно. Цензором один Твоих же сочинений буду я. Твори со всею силою для славы Отечества и имени в веках. П у ш к и н Благодарю вас, государь! Отныне Я всем обязан вам — свободой, жизнью И славой, если музы не оставят Поэта мирного в его исканьях.

Пушкин раскланивается, Николай провожает поэта до двери.

7

Москва. Салон Зинаиды Волконской. 26 декабря 1826 года. В глубине зала с колоннами и статуями меж ними звучат музыка и пение. Пушкин и графиня Екатерина Николаевна Орлова.

Г р а ф и н я Как вы оглядываете меня. П у ш к и н А как, графиня? Г р а ф и н я Будто узнаете Уж очень хорошо, хотя ведь мы Не виделись давно и ясно оба Переменились: старше я еще, А вы взрослее стали, что, конечно, К лицу мужчине, — женщине навряд ли. П у ш к и н Я помню вас так хорошо, выходит. Вы в юности блистали красотой, Девичьи слабой, вянущей приметно, Что я взглянуть на вас не мог без муки. Г р а ф и н я Болела я, как вы в ту пору тоже, — Судьба испытывала нас на твердость. П у ш к и н И правда! Вдруг предстали вы женой, С характером и волей, столь могучей, — Вас Марфою Посадницей прозвали, Недаром, думаю. Грозу над мужем Не вы ли отвратили силой духа? Г р а ф и н я Нет, брат его, любимец государя, Его величество склонил к прощенью, Хотя зачинщик он не из последних. П у ш к и н В деревню сослан, не скучает он? Г р а ф и н я Вы по себе все знаете прекрасно. П у ш к и н Ах, нет, графиня, ничего не знаю. Я не был генералом и женат; А то бы зажил барином на воле! Но молод и один, готов я был, Как Вертер, застрелиться, иль бежать И, верно, сделал б глупость… Г р а ф и н я Кабы музы Не увлекли на новые свершенья. Все о "Борисе Годунове" слышу Восторженные отзывы. Москва Вас встретила с ликующим восторгом. На всех балах вы первое лицо; В мазурке беспрерывно выбирают, Соперничая меж собой, вас дамы. Скажу, Москва короновала вас. Не кружится ли голова от славы, А, Пушкин, царь-поэт? П у ш к и н (рассмеявшись) Каков язык ваш! Однако не сказали, что Орлов? Г р а ф и н я Деревня не Сибирь. Туда могла бы Последовать за мужем, как Мария, Сказать боюсь; у ней сомнений нет. Чуть больше года замужем, из них Три месяца едва ли жили вместе: Болезнь и роды, в это время арест — И каторга, на двадцать лет разлуки! Ее протест и вылился в идею, Неслыханную, дерзкую, однако, Ни государь и ни отец оспорить Уж не решились.