Телестерион. Сборник сюит
Шрифт:
Входит настоятель Святогорского монастыря Иона.
И о н а. Ради Бога простите, Александр Сергеевич. У вас гость. Слухом земля полнится. Говорят, Пущин. Думаю, какой Пущин? Не мой ли хороший знакомый генерал Пущин, которого давно не видел.
П у щ и н. Надворный судья Московской уголовной палаты Иван Иванович Пущин. Будучи по делам в Псковской губернии, заглянул проездом к лицейскому другу. Не нарушил ли я каких-либо установлений, батюшка мой?
И о н а. Милостивый государь мой, я не полиция. А дружеские чувства и расположенье я очень ценю. И к Александру Сергеевичу захожу не столько по долгу пастыря, хотя и это священно, а по исключительному дружескому расположению.
Н я н я (заглядывая в дверь). Не угодно ли, батюшка, откушать чаю с ромом? Во дворе-то мороз.
И о н а. С мороза-то, пожалуй, и будет хорошо. Так я пойду к Арине Родионовне, чтобы не мешать вашей беседе. (Уходит.)
П у щ и н. Это посещение из-за меня. Боюсь, накликал на твою голову новую беду.
П у ш к и н (расхохотавшись). Перестань! Теперь ты смиренника изображаешь. Иона и без того бывает у меня. Я поручен его попечению. Что говорить об этом вздоре.
П у щ и н. Меня предупреждал Александр Иванович Тургенев. Когда он был в Москве, на балу я подсел к нему и спрашиваю, не имеет ли он каких-нибудь поручений к Пушкину, потому что я в январе буду у него. "Как! Вы хотите к нему ехать? Разве не знаете, что он под двойным надзором и полицейским, и духовным?" — "Все это знаю, — говорю, — но знаю также, что нельзя не навестить друга после пятилетней разлуки в теперешнем его положении, особенно когда буду от него с небольшим в ста верстах. Если не пустят к нему, уеду назад." — "Не советовал бы, впрочем, делайте, как знаете", — прибавил Тургенев. Я и ехал к тебе ночью.
П у ш к и н. Милый, добрый Тургенев, один из моих ангелов-хранителей! Я подозреваю, что меня могли отправить в новую ссылку куда угодно. Ни графу Нессельроде, ни императору Александру не могло придти в голову вернуть меня под Петербург, в имение моей матери. Не Тургенев ли с Жуковским хлопотали о моем нынешнем уединении, как о переводе из Кишинева в Одессу, под начало просвещенного вельможи графа Воронцова, который оказался вандалом и мелким эгоистом?
П у щ и н. Если бы ты ухаживал за моей женой, будь я женат, и разразился эпиграммой, разящей, как клинок, боюсь, я прослыл бы тоже вандалом и мелким эгоистом в твоих глазах.
П у ш к и н (хохочет). Ай да молодец! Вымыл мне голову.
Дверь открывается; Иона раскланивается, с добродушной улыбкой трогая бороду, и уходит.
П у щ и н. А глаза-то у батюшки заблестели.
П у ш к и н. А теперь мы почитаем комедию Грибоедова "Горе от ума", коли никак не можешь мне оставить рукопись.
П у щ и н. И стихи твои.
П у ш к и н. И пить вино…
П у щ и н… до ночи, когда мне в путь.
П у ш к и н. Как бы тебе не устроили засаду и не препроводили прямо в крепость, а то в Сибирь.
П у щ и н. Сия чаша, наверное, нас не минует.
П у ш к и н. Ах, неуместная шутка! (Разливая вино.) Поднимем стаканы, содвинем их разом! Да здравствуют музы, да здравствует разум!
П у щ и н. Ты заговорил стихами.
П у ш к и н Ты, солнце святое, гори! Как эта лампада бледнеет Пред ясным восходом зари, Так ложная мудрость мерцает и тлеет Пред солнцем бессмертным ума. Да здравствует солнце, да скроется тьма!6
Москва. Чудов дворец в Кремле. 8 сентября 1826 года. Николай I и Пушкин, только что прибывший в первопрестольную, прямо с дороги.
Н и к о л а й I А, Пушкин! Узнаю тебя. Кудряв И быстр, из лицеистов был приметен, Как ныне из поэтов, своенравен… Довольно ты шалил, не время ль И образумиться? П у ш к и н Да, государь! Против правительства я ничего Ведь не пишу давно и впредь не буду. Н и к о л а й I А это не твои ли? Будь правдив. (Берет в руки лист бумаги с надписью "На 14 декабря!" и читает невольно, хмурясь.) "Где вольность и закон? Над нами Единый властвует топор. Мы свергнули царей. Убийцу с палачами Избрали мы в цари. О ужас! О позор!" П у ш к и н "Но ты, священная свобода, Богиня чистая, нет, — не виновна ты, В порывах буйной слепоты, В презренном бешенстве народа…" Мои. Изъятые цензурой строфы Стихотворения "Андре Шенье", Опубликованного до событий. В нем речь о казни юного поэта В условьях якобинского террора. Н и к о л а й I Ах, так! Я видел бешенство народа И обуздал его, явившись сам На площадь, где бунтовщики, владея Порывами толпы слепой, могли бы И царскую фамилью истребить. Граф Милорадович, вступив один В переговоры, был смертельно ранен. Все растерялись. Тут я принял меры И об охране Зимнего дворца, И подавленьи мятежа до ночи. Я приказал картечью всех рассеять, Иначе бунт мог разрастись на воле До гибели империи, быть может.