Тело

Баунт Сергей

Порфирий считал себя человеком современным и даже ученым – в глухой деревне таким не трудно казаться, тем более, побывав в своей жизни и в Первопрестольной и в Санкт-Петербурге. Он не верил в бога, и, вообще, во всякие чудеса. Вернее, раньше он верил, и даже истово, но жизнь – особенно война – показала, что никому человек не нужен. Нет никого на небе, а если и есть, то на людей ему глубоко начхать. Ну а про чудеса, так тут и вообще просто – Порфирий никогда не видел ни одного чуда. Значит, и нет их в природе. Но вот суеверия… Он даже себе не признался бы, что верит в них. В сглаз, в приворот, в черного кота и в каркающую на смерть ворону. Так же он хоть

и не признавался, но придерживался охотничьих подобных предрассудков. Не мылся на охоте – фарт смоешь; не брал с собой вареное мясо – не будет добычи, чтобы наварить; радовался талану – первой быстро и чисто убитой дичи, значит, охота будет богатой. Одним из таких правил было – делай всегда так, чтобы зверь перед смертью тебя не увидел. А то запомнит. Вот уж вроде смешно. Кто там помнить будет? Котлета или шкура на стене? Но, несмотря на это, к живому еще подранку, чтобы дорезать, он всегда подходил со спины. А в зверя стрелял, когда тот отворачивал от него голову.

Вот и сейчас, к лежавшему на спине Василию, он подошел от ног, и постоял немного. Пусть глаз «остынет». Мертвой пеленой затянется. Васька слово заснул. Лицо не искажено страданием. Порфирий неожиданно для себя, перекрестился, и пробормотал:

– Прости, мя, господи.

Ведь не хотел, а рука сама потянулась. Не верил же уж давно. Видно заложено что-то в человеке – в такую минуту попросить прощения. Едва убедившись, что Васька мертв, Порфирий двумя пальцами закрыл ему веки, и перестал думать об убитом. Он чуть не скачками, как лось в глубоком снегу, помчался к яме.

Он прав. Глаза его не подвели. Это золото. Самородок. Огромный самородок! Порфирий упал на колени прямо в снег. От его движения яма осыпалась, и порошка прикрыла торчавший желто-красный шишковатый ком. Он осторожно смахнул снежок. Потом положил на него руку. Сердце замерло. Чуть толкнув находку, он почувствовал, насколько она тяжела. Она не поддалась, словно вмерзла в снег. Но на самом деле не вмерзла. Толкнув сильнее, он сдвинул драгоценный камень с места. «Ядренная купель! Сколько же это фунтов? Да, какой там фунтов?! Тут, поди, больше двух пудов». Он не ошибся. Когда Порфирий попытался приподнять драгоценный булыжник, тот выскользнул, и снова нырнул в снег. И еще глубже, чем до этого. Хотя по объему вещь была невелика – пару ладоней в длину, и по ладони в высоту и ширину, вес был точно под три пуда. Может и больше. Не зря самородок утонул в снегу почти до земли.

Чтобы только коснуться его, охотнику пришлось засунуть руку в снег почти по плечо. Он уже начал раскапывать, но вовремя остановился. Донести его на себе до дома, он, может быть, и сможет. Но на это уйдет столько времени. С такой ношей, даже слежавшийся снег держать не будет. Не зря Васька лошадь просил. Тогда, он, наоборот, столкнул ногами сугроб в начатую яму и притоптал. Потом схватил понягу и винтовку, и почти побежал по следам обратно. Надо срочно вести лошадь с санями. На труп односельчанина, он даже не взглянул, словно того и не существовало.

Поднявшийся к вечеру, легкий ветерок, набрасывал снежную муку на остывавшее тело. Снежинки сначала таяли, но быстро перестали.

***

У него появилось имя. Василий. Вася. Васька. Раз есть тело, значит, есть и имя. Так всегда бывает, если тело такое, какое нужно. Потому что есть тела, у которых нет имени. Безымянные ему тела не нужны. Но он тут же понял, что это не то тело. Хоть и с именем. Нет. Слишком слабое. Надо ждать. Оно придет.

***

Глава 3

Глафира

даже не нашла, что ответить. Известие о том, что они сегодня уезжают в город, просто подкосило её. Возражать она боялась, помня про тяжелую руку Порфирия. Поэтому лишь спросила:

– Надолго?

– Навсегда!

Она в ужасе закрыла рот рукой. В краешках глаз заблестели слезы.

– Ну, ну! – прикрикнул Порфирий. – Заной еще тут у меня.

Потом смягчился:

– Не переживай. Все сменилось. Теперь можем ехать хоть в Иркутск, хоть еще дальше в Россию. Хоть в сам Петербург. Денег хватит.

Он видел, что его слова совсем не успокоили жену. Наоборот, глаза стали совсем испуганными. Он буркнул:

– Потом объясню, сейчас некогда. Иди, собирай вещи. Только те, что в дорогу. Поесть складывай поболе. Путь не близкий. А дом и все остальное, я счас татарину продам. Помнишь, он давно приценивался. Вот рассветет, он лавку откроет и пойду. Все, иди.

К удивлению Порфирия, с продажей дома, все устроилось как нельзя лучше. У Керима подрастал сын, скоро придет пора женить. Ему надо дом. Тем более, Порфирий после недолгого торга уступил. Известие о том, что он собрался срочно уезжать, конечно, вызвало сильный интерес. Но хитрый татарин не стал выспрашивать почему. Вместо этого, он сразу узнал на счет остального имущества. За сколько продается? Так что с этой стороны было все нормально. А ведь Порфирий боялся, что придется все бросать даром. И бросил бы – деваться некуда. Мертвяк вон он, под забором. Жизнь дороже. «Пусть попробует найти его в городе. Там кругом електричество. Свет день и ночь».

Пока крутился, уже подоспел обед, а они еще не думали выезжать. Дел сразу оказалось невпроворот. Хотя утром думал – «запрягу лошадь, посажу в сани жену и дочку и умчусь». Иногда он останавливался, смотрел на кучу вещей посреди избы и словно приходил в себя. «На хрена это все? У меня там столько золота, что можно купить десяток домов и табун лошадей». В обед он окончательно понял, что выбирать, что брать, а что оставлять – дело бесполезное. Поэтому заявил:

– Все! Берем только то, что успели собрать. Иначе лошади сани не утянут. Давай перекусим. Пообедаем и выезжаем. И так только ночью до первой заимки доедем.

Жена с красными, заплаканными глазами начала собирать на стол.

– А где Аня? С утра не вижу.

– Да, тут она была. Сейчас только отпросилась с Верным во дворе поиграть.

– Во дворе?!

Порфирий метнулся из-за стола. Не одеваясь, накинув только валенки, побежал на улицу.

– Аня! Аня, дочка! Ты где?

Никто не отвечал. И тут он услышал, что Верный опять скулит, так же, как утром. Вместо того, чтобы броситься к хозяину, как он обычно делал, пес забился в свою будку и даже не выглядывал оттуда. Внутренне деревенея, Порфирий направился в сторону сарая. «Только не это!» – мысленно твердил он. Что не это? Он и сам не понимал.

Дочка сидела там, где он закопал Ваську. Рядом из снега торчала синяя голая рука.

– Доча, доченька, – тихо позвал он. Та словно не слышала. Она так и сидела на коленках, опустив вниз голову. Сдерживая крик, он медленно направился к ней. Когда до девочки оставалось несколько шагов, она подняла голову.

– Нет!!! Нет!

Он остановился, словно наткнулся на невидимую стену. То, что сидело на снегу, уже не было Анечкой. Это был даже не ребенок. Не человек. Хотя тело оставалось детским, дочкиным, из побелевших глаз на него смотрела неведомая тварь.