Телохранитель
Шрифт:
Эмма смотрела на Патуди так, словно взвешивала его слова, определяя, есть ли в них хоть доля правды. Она продолжала смотреть и после того, как он закончил рассказ. Наконец, она глубоко вздохнула, опустила плечи. Все указывало на то, что больше у нее нет вопросов.
Ее поведение вызвало сочувствие инспектора.
— Мне очень жаль, — произнес он.
Интересно, подумал я, чего ему жаль. Эмма молча кивнула.
— Вчера я не знал вашего номера телефона. Иначе я обязательно сообщил вам, что мои люди будут охранять вас. Местные очень рассержены. Они говорят, если они найдут де Виллирса, они
Это был не единственный признак того, что он лгал. Ложь слышалась и в его голосе. До сих пор он стоял на твердой почве и говорил уверенно, однако сейчас как будто переключил передачу — в его интонациях слышалась мольба «поверьте мне».
— Ладно, не важно, — сказала Эмма.
Патуди встал:
— Миссис Леру, мне пора.
Сержант и констебль тоже зашевелились.
— Спасибо, инспектор!
Патуди попрощался с ней. Меня он игнорировал почти до тех пор, пока не вышел. Тогда он посмотрел мне прямо в глаза. Я точно не понял, что мелькнуло в его взгляде — предупреждение или вызов.
Мы с Эммой остались в зале. Она уперлась локтями в колени и опустила голову. Так она просидела некоторое время. Потом что-то пробормотала.
— Что, простите?
— Нам надо подождать. А потом я должна обязательно выяснить, не просил ли Волхутер что-нибудь мне передать.
На обратном пути в частный заповедник «Мололобе» Эмма попросила меня остановиться у мясной лавки в Клазери. Она вошла и вышла через пять минут с пакетом в коричневой оберточной бумаге. Села в машину и протянула пакет мне:
— Это вам, Леммер.
Я взял пакет.
— Можете развернуть.
В пакете оказался билтон — килограмма два, не меньше.
— Я заметила, как вчера вы набросились на мясо у Стефа Моллера.
— Большое вам спасибо.
— На здоровье.
Но передо мной была не прежняя Эмма. Искорка уже ушла. Мы доехали до «Мололобе» молча. Когда мы остановились перед нашим бунгало, она сказала:
— Не бойтесь, я не сплю, — причем на губах у нее проступила кривая улыбка.
Она пропустила меня вперед, чтобы я осмотрел все помещения и обошел нашего «Орла-скомороха» кругом, и только потом вошла внутрь. Дневная жара достигла высшей своей точки — можно сказать, стала практически невыносимой. Когда я подал ей знак, что можно входить, она исчезла в своей спальне, оставив дверь приоткрытой. Я услышал скрип пружин — она легла на кровать. Я прикинул, что мне делать дальше. Оставаться на веранде не было смысла. Я взял журнал «Африка джиогрэфик» и сел в кресло в гостиной — там кондиционер был самый мощный. Немножко подремать тоже будет не вредно. Я листал журнал и вдруг, наткнулся на разворот: «Медоеды». Так вот кто в ответе за гибель Франка Волхутера! Кстати, медоед — любимое животное Коби де Виллирса.
Я прочел статью. Да, попасть в Книгу рекордов Гиннесса как «самое бесстрашное животное на свете» — определенно подвиг, тем более что высота зверька всего каких-то тридцать сантиметров, а весит он не более четырнадцати килограммов!
Мужчина,
«Медоеды обожают питаться змеями; однажды мы наблюдали, как самец весом двенадцать килограммов всего за три дня расправился с десятиметровой змеей».
Далее автор статьи описал медоеда, который поймал африканскую гадюку, был укушен, но через три часа поправился и съел свою добычу.
Жаль, что позавчера ночью у нас не оказалось такого зверька!
Вдруг я услышал из ее спальни какие-то подозрительные звуки.
Я отложил журнал и прислушался. Мне надо было убедиться наверняка. Из ее спальни доносились тихие всхлипывания.
Черт!
Ну и что в таких случаях прикажете делать телохранителю?
Я сидел тихо.
Иногда всхлипывания перемежались рыданиями, свидетельствующими о том, что у нее на самом деле большое горе.
Я встал и подошел к двери. Осторожно заглянул. Она лежала на кровати, и все ее тело сотрясалось в рыданиях.
— Эмма!
Она меня не слышала.
Я повторил — громче, отчетливее. Она не ответила. Я медленно вошел, склонился на ней, положил руку ей на плечо.
— Эмма!
— Извините, — проговорила она сквозь рыдания.
— Не нужно извиняться. — Я похлопал ее по плечу. Мой жест как будто немного помог.
— Леммер, все бессмысленно!
Два часа назад она была дикой кошкой.
— Ничего, — сказал я, но мои слова ее не утешили. — Ничего!
Она вытерла нос мятым платочком и снова разразилась слезами.
— Тише, тише…
Ничего другого мне в голову не приходило. Нельзя сказать, чтобы мои утешения помогли. Я присел рядом с ней на кровать, и она подвинулась, села и обвила меня руками. Потом дала себе волю и разрыдалась так, как если бы наступал конец света.
Потребовалось четверть часа для того, чтобы она выплакалась у меня на груди. Сначала она прильнула ко мне, как к спасательной жилетке, а я продолжал неуклюже похлопывать ее по спине, понятия не имея, что сказать и чем ее утешить, кроме «ш-ш-ш, тише». Но постепенно она успокоилась, рыдания прекратились, тело расслабилось.
Потом она заснула. Я не сразу понял это. Я был слишком раздосадован тем, что у меня затекли ноги, злился на себя за тупость, ощущал тепло ее тела, прижатого ко мне, ее аромат. От ее слез у меня намокла рубашка. Наконец, я понял, что ее дыхание стало медленным и глубоким. Когда я поднял голову, то увидел, что ее глаза закрыты.
Я осторожно уложил ее на подушку. Благодаря кондиционеру в спальне было прохладно, поэтому я накрыл ее одеялом и крадучись вышел в гостиную, где сел в кресло.
Мне пришлось пересмотреть свое мнение о ней. Может быть, она и очаровательная молодая женщина, которая очень хочет вернуть своего брата. Может быть, с каждой порцией новых сведений надежда все больше таяла, но она все равно не отказывалась от нее, ее влекли приключения, заговор и тайны — до сегодняшнего утра. А сейчас она разрывается между двумя одинаково неприемлемыми для нее вариантами: либо Коби де Виллирс ее брат и убийца, либо он ни тот ни другой. Как будто она еще раз лишилась его.