Темное дело (сборник)

Ямалеев Рамиль Кимович

Вечер предыдущего дня закончился так бурно, так неожиданно, что автоматически стал одним из тех, которые называют незабываемыми.

Конечно, я зело удивился, увидев в проеме двери медсанчасти доблестного фотографа Константина Сюткина, но самое смешное в том, что не прошло и минуты, как я полностью забыл о его существовании. Сдав, наконец, потерявшую сознание женщину врачу из рук в руки, я, кажется, постоял с Туровским и даже закурил, хотя до этого несколько лет воздерживался от этой пагубной привычки.

Интересная вещь

психология! Кто мне эта дама? Можно сказать, посторонняя женщина во всех отношениях. Что я, так сильно разволновался, что ли, что даже закурил? Вовсе нет. Мне просто вдруг так стало жалко этого директора Туровского, что захотелось ему помочь. Очень уж нелепо он выглядел со своими трясущимися руками, когда пытался достать из пачки сигареты. И закурил я, по существу, — из солидарности.

Сделав первую затяжку, я понял, чего мне не хватало последнее время. Наверное, мне нужно было расстроиться из-за того, что я не выдержал и сделал ее, эту первую затяжку. Но если это и произошло, если я и пожалел о чем-то, то только о шести с лишним годах, проведенных без этого облегчающего и расслабляющего дыма, — и пусть на меня ополчатся все медики мира.

Помню еще какую-то бабу, с разбега заехавшую мне в живот, с которой я автоматически начал шутить шутками Сергея Довлатова, моего любимейшего писателя. Но если в ту минуту он за мной наблюдал, то, наверное, перевернулся в гробу от стыда.

Так или иначе, о Сюткине я вспомнил только тогда, когда уже подходил к двери своей каюты, — и то только потому, что услышал его голос.

— Спасибо, не хочу, — сказал Костя.

Я открыл дверь и встал на пороге, как статуя командора.

— Если вы о кофе, — сказал я, — то мне он будет в самый раз.

— Лапшин! — проговорила Рябинина, делая большие глаза. — Ты куришь?

В пальцах у меня все еще дымилась сигарета.

— Вы удивительно наблюдательны, — заметил я, кивая головой. — Но в голосе вашем чувствуется претензия. Или я ошибаюсь?

— Тебя что, так расстроило это происшествие? — с интересом смотрела на меня Рябинина.

— Тебе пора поменять место работы, — сообщил я ей. — Примитивность изложения и подачи материала твоей газеты влияют на твои способности мыслить прямо пропорционально.

— Пропорционально чему? — удивилась она.

Я сам запутался, но, чтобы не привлекать к этому факту излишнего внимания, просто сказал:

— Слушай, курю, да?

Костя вмешался:

— Хорошие сигареты, между прочим, иногда даже полезны — расслабляют.

— Ну, ты нам зубки-то не заговаривай, — перешел я, наконец, к делу. — Раскалывайся, подлюка.

— Лапшин! — возмущенно воскликнула Рябинина, за что моментально получила справедливое возмездие.

— А вы бы, гражданочка, вообще помолчали, — как можно насмешливее сказал я ей. — Вас, можно сказать, здесь не стояло, так что сидите и не трепыхайтесь. А то вот позову здешних блюстителей порядка и пожалуюсь, что вы здесь находитесь незаконно. С неким Левой Яйциным вы уже встречались, могу устроить еще одно рандеву.

Не зная, что от меня ждать, она испуганно замолчала, косясь на дымившуюся

у меня в руке сигарету. Я сделал глубокую затяжку и, наслаждаясь положением и дымом, пошло пустил струю дыма в потолок.

— Нуте-с, голуби, — проворковал я. — Давайте посмотрим, что мы имеем.

— Я все объясню, — сказал Сюткин.

Я внимательно посмотрел на него. Не такой он был человек, чтобы оправдываться. В повседневной жизни он, конечно, был более мягок, чем требовалось, но если он что-то делал, то это было стопроцентно продуманное решение, а решений своих он не менял никогда, за что и пользовался моим вполне заслуженным уважением. Мне всегда хотелось быть чуточку на него похожим, чтобы на такую же чуточку побольше себя уважать, но что-то всегда мешало мне проявить к себе благородную требовательность, а именно этим похвальным качеством и обладал Костя Сюткин.

— Ну-ну, — с интересом процедил я.

Оказалось, что Илья Блудов, врач этой шарашкиной конторы под названием «Заря», был когда-то одноклассником Кости. Они встретились за час до отплытия, случайно встретились, но именно эту случайность Сюткин воспринял как добрый знак и решился, наконец, на то, над чем непрерывно думал в течение последнего часа, предшествовавшего этой исторической встрече, именно за час до нее он встретил Рябинину и мучительно теперь размышлял своими пьяными мозгами, каким образом он смог бы ей помочь раздобыть аккредитацию на подлодку.

Остальное, как говорится, было делом техники. Они обнялись с Блудовым, облобызались, вспомнили время, когда сидели за одной партой. Костя поведал ему свою проблему, и тот походя, легко и играючи решил ее. Так легко решить проблему мог только хорошо пьющий человек, и Сюткин возрадовался. Он отдал Рябининой свою аккредитацию, рассказал о Блудове, вернулся к однокласснику и хорошенько с ним добавил.

Очнулся он в медсанчасти «Зари» на следующий день с невыносимой головной болью.

— И вот я здесь, — закончил он.

— Не только ты, — заметил я. — Здесь еще и Рябинина, благодаря тебе.

— Это не привнесет в твою жизнь дополнительные трудности, — огрызнулась, иначе и не скажешь, вышеупомянутая Рябинина.

— Ты думаешь? — спросил я ее. — А вот я предвижу некоторые проблемы.

— Например? — с вызовом смотрела на меня Рябинина, гордо выпятив свой подбородок.

— Например, — пожал я плечами, — проблема питания. Как ты собираешься здесь кормиться? У них, я думаю, учтено все, а тебя, повторяю, здесь не стояло.

— Это не проблема, — заявил Костя Сюткин, настоящий джентльмен. — Мы с Илюхой что-нибудь придумаем.

Рябинина смотрела на меня с нескрываемым презрением.

— Ты не мерзавец, Лапшин, — сказала она. — Ты просто дурак. И, видимо, навсегда.

— Ну хорошо, — согласился я. — Раз уж вы так запросто решаете любые проблемы, вплоть до хлеба насущного, то скажите мне такую вещь: кто это тут доводит людей до сердечных приступов? Кому это надо, а главное, зачем?

Переход был неожиданным даже для них, привыкших к моим эскападам. С минуту в каюте царило недоуменное молчание.