Темное искушение

Лори Даниэль

– Твою мать, – прорычал он прежде чем закрыть глаза и выдохнуть. – Прошу, скажи, что ты очень тугая и плачешь, когда трахаешься, Мила.

Очевидно, я только что отдала свою девственность самому очаровательному мужчине Европы.

Ронан уже знал ответ, но, кажется, хватался за соломинку. Внутри у меня все сжалось от предчувствия, что он положит этому конец, если получит подтверждение тому, что я девственница. Несмотря на то что непривычная заполненность во мне жгла, если бы он вышел, мое сердце распалось бы на части. Не знаю, то

ли боль, то ли что-то еще заставило скатиться по щеке еще одну слезу.

– Кажется, пылинка в глаз попала, – сказала я дрожащим голосом; в горле пересохло.

Он некоторое время смотрел на меня, прежде чем разочарованно простонать сквозь зубы. Я вздрогнула от укола боли, когда он откинулся назад, чтобы увидеть, как толстый член выходит из меня на пару сантиметров. Когда по моему бедру скатилась капля влаги, я поняла, что он, скорее всего, увидит доказательство моего вранья.

– Маленькая лгунишка… – прохрипел он, подтверждая, что у меня кровь.

Я заставила себя сглотнуть, когда он, все так же не сводя взгляда с низа живота, провел ладонью по своим губам. Я не знала, был ли он очарован видом крови или считал, что это зрелище испортит ему весь вечер.

Очевидно, он был готов рискнуть, потому что, тяжко вздохнув, схватил меня за бедра и снова вошел. Вдохнув, я медленно привыкала к заполненности внутри себя, прежде чем он снова немного вышел. Он наблюдал, как трахает меня, его взгляд затуманился. Пальцы угрожали оставить синяки, но с каждым медленным скольжением пульсация внутри меня нарастала и покалывала все сильнее. Я шевельнулась, толкнув его внутрь так глубоко, что он попал в приятную точку, и это вызвало стон.

– Твою мать. – Ронан отстранился от меня, словно я была охвачена огнем, издав злой измученный рык, как будто это я была тут злодеем, только что лишившим его невинности. Он оставил меня лежать голой, дрожащей, с холодом в венах и пустотой, заполнившей пространство между ног. Замешательство усилилось, когда я почувствовала, как он отошел в другой конец комнаты.

– Я не трахаю девственниц, котенок.

Это было ледяное, бескомпромиссное заявление.

Я вздрогнула, как будто он дал мне пощечину. Эти слова стали ударом: он только что взял то, что я не могла отдать никому другому, и выбросил это как нечто ненужное. Мое сердце сжалось, за всю свою жизнь я не чувствовала себя такой дешевкой. Горячий, тяжелый ком стоял в горле.

Дрожащими руками я, как смогла, застегнула разорванный комбинезон и села, чувствуя себя больной и наивной. Я не знала, зачем сделала это с собой. Почему мне было настолько не все равно, что слезы жгли глаза. Почему даже сейчас я не в силах был ненавидеть его. Если уж на то пошло, я презирала себя за то, что подала Ронану себя на блюдечке для того лишь, чтоб он отверг меня, словно дешевую водку.

«Je ne pleurerai pas. Tu ne pleureras pas. Nous ne pleurerons pas.

Я не буду плакать. Ты не будешь плакать. Мы не будем плакать».

Гордость, словно язва, жгла желудок при мысли о том, что Ронан видел, как много он для меня значит. Так что, даже несмотря на прорвавшиеся слезы, я смогла выдавить невеселый, неуверенный ответ:

– В свой первый раз я хотела лепестков роз и зажженных свечей, но, на самом деле, что могло бы превзойти это?

Он стоял ко мне спиной, как будто не хотел даже смотреть на меня.

– Поверь, я оказал тебе услугу.

Чего я ожидала, отдав свою девственность мужчине, который похитил меня? Тот факт, что я вообще подумала об этом, свидетельствовал о том, что мне нужна была помощь.

Я поднялась на ноги, обиженный смешок застрял в горле.

– Да. Я чувствую твои добрые намерения. Они словно теплый луч солнца.

Он мрачно, горько вздохнул и повернулся ко мне, свирепо глядя.

– Ручаюсь, все твое тело почувствовало бы его словно настоящее, обжигающее, мать его, солнце, если бы я остался в тебе еще хоть на секунду.

Я выдержала его пристальный взгляд, слова захлестывали меня, но я не могла понять их, погруженная в унижение и ненависть к себе. Все, чего мне хотелось сейчас, это зализать свои раны подальше от Ронана. Жаль, что я не могла заесть свое горе коробкой мороженого, не рискнув заполучить ложку цианида. Это место – отстой.

Я сделала шаг к двери, но замерла, когда он заговорил.

– Ты не выйдешь из этой гребаной комнаты, – процедил он сквозь стиснутые зубы, глядя с полным отвращением.

Сегодняшний день грозил обернуться для меня ужасным стрессом.

– Сядь.

Растерянность охватила меня, но я знала, что если откажусь, он усадит силой. У меня не было сил бороться с ним прямо сейчас: попытка удержать сердце целым сама по себе уже была битвой – итак, я оцепенело села, глядя куда угодно, только не на него. Сказать, что в комнате царил беспорядок, было бы преуменьшением. У Юлии будет удар.

Я пялилась в стену, тогда как Ронан присел передо мной на корточки. Горло сжало, когда он вытер слезу с моей щеки. Я хотела отбросить его руку, но жар ласки ошеломил меня, потянув за струны сердца.

– Прекрати плакать, – тихо потребовал он.

– Нет.

Он уронил руку.

– Тогда плачь. Не прекращай, пока я тебе не велю.

Слезы внезапно обожгли, словно хлорка, и я попыталась сморгнуть их. Он сухо, недоверчиво хмыкнул, и я поняла, что была слишком расстроена, чтобы заметить, как он использует на мне метод «от обратного». Очевидно, он понял, что я буду делать противоположное тому, что он приказывает.

На секунду воцарилось молчание, прежде чем он заговорил.

– Я не могу трахать тебя так, котенок.