Темное разделение
Шрифт:
И полуоткрытая дверь, выходящая на холм.
Мама была на кухне, она помешивала в большой сковороде мясо со жгучим перцем, что было самым-самым любимым блюдом Симоны на ужин по пятницам, учитывая, что к этому прилагались кусочки французского батона, который они обмакивали в изысканный соус.
Она хотела улыбнуться, когда вошла Симона, и начала спрашивать, как прошла репетиция, как вдруг замерла. Симоне подумалось, что она, должно быть, выглядела ужасно: вся в грязи и в паутине, ее школьная юбка порвалась, и она продолжала дрожать так сильно, что ей казалось, что она разобьется на тысячи мелких осколков.
Мама сказала своим волшебным голосом — голосом, что изгонял все плохое и заставлял Симону чувствовать себя в безопасности:
— Сим, дорогая, что-нибудь не так?
И Симона, которая до этого мгновения изо всех сил старалась не заплакать, опустилась на табуретку, положила голову на кухонный стол, от которого пахло помидорами, пряностями и домом, разрыдалась и сказала:
— Я кого-то убила.
Много времени ушло на объяснения, ведь было довольно трудно рассказать маме о том, что она знала Соню, и о том, что она разговаривала с ней все эти годы. Но она сделала все, что смогла, и говорила быстро, потому что нужно было бежать на помощь Соне, которая могла быть еще жива.
Мама внимательно слушала, только иногда перебивая, чтобы задать вопрос. Казалось, ее больше интересовало то, что Симона разговаривала с другим ребенком в своем сознании. Она спросила:
— Когда это началось? О чем говорила девочка?
Мама не слишком-то спрашивала о несуществовавшей репетиции, и Симона подумала, что она, должно быть, вспомнит немного позже. И вдруг мама сказала:
— Ах, Сим, почему ты мне раньше не рассказала все это?
И Симона только пробормотала в ответ, что она не хотела, чтобы ее сочли сумасшедшей, потому что только сумасшедшие слышат голоса в своей голове.
— Не обязательно. Мама поставила чайник.
— Давай-ка выпьем по чашке чая, и лучше с сахаром, сахар помогает при стрессах. И еще выпей аспирин.
Она поднялась с места, и Симона поняла, что раз мама хочет заварить чай и развести аспирин — это значит, что ей нужно время подумать. Приготовив чай и достав лекарство, мама сказала:
— Дело в том, что у тебя редкое, чрезвычайно развитое воображение, и всегда было так, Сим. И потому возможно, что временами реальность смешивается в твоем воображении с тем, чего не было на самом деле. Это не страшно, хотя мы могли бы поговорить с кем-нибудь, кто знает об этом больше, чем мы с тобой.
— Я не выдумала то, что случилось в Мортмэйне сегодня.
Симона выпила чаю и почувствовала себя лучше. Настолько, что отважилась сказать:
— И я думаю, что нужно вызвать полицию и «скорую помощь», потому что Соня, может быть, еще жива.
Мама наливала себе чай, но вдруг застыла на месте. Глядя поверх стола, она спросила таким голосом, какого Симона никогда не слышала прежде:
— Соня? Симона, ты сказала Соня!
— Да, это ее имя, разве я не говорила?
— Нет, не говорила. О господи, боже мой, — сказала мама, и ее лицо побледнело так, что Симоне показалось, что она сейчас упадет в обморок или ее стошнит. Она схватилась за край стола, как будто была готова упасть, если не ухватится за что-то твердое.
Симона с беспокойством ждала, но после короткой паузы мама сказала:
— Я в порядке.
И затем она повторила это еще раз, как если бы заставляла себя поверить в это. Симона сказала нервно:
— Мы говорили о Мортмэйнс.
— Да-да, мы пойдем в Мортмэйн сейчас, только ты и я, но сначала ты смой всю эту грязь с себя, прими душ, а потом надень джинсы и свитер. Я должна тебе кое-что рассказать.
Симона сказала, выказав нетерпение:
— Но у нас нет на это все времени — на разговоры, мытье и джинсы. Мы должны вернуться в Мортмэйн.
— У нас есть время.
В голосе матери прозвучали такие нотки, которые Симона почти никогда не слышала прежде.
— Хорошо, мама, — сказала она и покорно поднялась наверх.
Когда она вернулась, чувствуя себя еще немного лучше — после горячего душа и от приятного запаха мыла и шампуня, — мать сидела в той же самой позе за кухонным столом, глядя в пустое пространство перед собой. Но она обернулась, когда вошла Симона, и сказала опять странным, чужим голосом:
— Подойди и сядь. И не бойся, мой совенок. Я приготовила тосты с медом. Мясо еще не готово, а тебе бы надо поесть.
Она подождала, пока Симона намазала мед на ломтик тоста, и затем сказала:
— Я хочу тебе кое-что рассказать. Я думала, что сделаю это позже, когда ты будешь старше, но раз уж это случилось — то, что ты рассказала мне, — мне кажется, тебе надо знать это сейчас.
И сделав паузу, она продолжала:
— Когда ты была маленькой, у тебя была сестра. Сестра-близнец. Но она умерла, когда была совсем еще крошечной.
Симона почувствовала, как ледяной кулак сжимает ее желудок. Ей показалось, что внутри нее будто что-то сорвалось со своего места и затем неверным круговым движением возвращалось назад. Наконец ей удалось выговорить:
— Ее звали Соня. Ты ведь это хочешь сказать?
— Да, но Соня не выросла. Она умерла много лет назад.
Ярко и весело освещенная кухня, с приятными запахами готовящейся пищи, казалось, омрачилась, как если бы в нее вошла темнота Мортмэйна. Соня. Соня. С трудом осознавая услышанное, Симона осторожно произнесла:
— Если она умерла…
— Да, она умерла.
— Тогда, — сказала Симона, превозмогая ужас, — кто же это разговаривал со мной все эти годы? И кто держал меня за руку сегодня в Мортмэйне?