Темное разделение
Шрифт:
Соня бросила на нее один из своих мимолетных взглядов и затем сказала:
— Я знаю то, что есть, и то, что было.
Это был не ответ, вообще-то Симона не была уверена, что Соня не хвастается, потому что это прозвучало как строчка из стихотворения. Все равно, рано или поздно нужно было задать этот вопрос, поэтому она сказала:
— Ты же… хм… не живешь здесь, да? В Мортмэйне? — На какой-то жуткий момент это показалось вполне возможным. Может, Соня и вправду живет здесь, как когда-то думала Симона; действительно спит, ест и живет внутри Мортмэйна, бродя по пустым комнатам. (Разговаривая с призраками и слушая их рассказы?.. Нет, это вообще глупо!)
— Конечно, я не живу здесь. Я живу в Западной Эферне. То есть за ней. Несколько миль. Но мне можно ездить по округе днем на велосипеде, потому что это укрепляет мои ноги.
Это было сказано совершенно равнодушным тоном, поскольку Симона не знала, как реагировать, она сказала:
— Я никогда тебя не видела.
— Нет, я обычно езжу по тропинкам. И в Мортмэйн ведет проселочная дорога. Она скрыта от главной дороги, но если ты знаешь, где она, можешь по ней проехать и подняться на велосипеде на холм. Обычно я так и делаю.
— А школа? — На многие мили кругом была только одна школа, в которую ходила Симона, и Соня туда точно не ходила.
— Я не хожу в школу. Я не такая, как другие люди. — Это прозвучало самодовольно. Будто Соне нравилось, что у нее перекошенные плечи и слабые ноги, словно она считала, что это ставит ее выше других. — Я учусь дома, — сказала она и бросила на Симону быстрый взгляд, чтобы увидеть, как она это воспримет.
— А, понятно. — Симона не хотела говорить, что учиться дома, должно быть, очень скучно. Не было возможности наслаждаться уроками искусства или школьными концертами, веселиться с друзьями, подшучивая над учителями. Со школой было связано много плохого (математика и география были одними из самых плохих вещей), но было также довольно много хорошего.
— Я живу здесь уже много лет, — сказала Соня. — Вообще-то… — Она остановилась, и в первый раз Симона увидела, что Соня сомневается. Но затем она сказала: — Я слушаю то, что говорят люди, разные истории, которые они рассказывают. Мне не всегда нравится все это слушать, но мне приходится, нравится мне это или нет. Возможно, я знаю про Мортмэйн больше, чем кто-либо из ныне живущих.
Симона чувствовала, что Соня уже собиралась рассказать ей что-то, а затем передумала. Ей стало любопытно. «Я останусь немного дольше. Узнаю, что она хотела сказать».
Они дошли до конца коридора. Соня толкнула дверь перед собой и подождала, пока зайдет Симона. За дверью была длинная комната, сквозь высокие окна пробивался угасающий солнечный свет, оголяющий грязь и гниль. Разбросанные в беспорядке по полу, валялись маленькие кучки мусора, оставленные бродягами и алкоголиками, которые заночевали тут и не видели призраков Мортмэйна или, может быть, видели, но были настолько пьяны, что приняли их за живых людей.
Комната была отвратительная. Симона никогда не была в таком отвратительном месте. Даже стоя снаружи, в дверях, она чувствовала, как на нее накатывают мощные удушающие волны боли и страдания, и было ощущение, что что-то терзает ее сознание, словно она попала в те дни, когда люди вынуждены были жить здесь, потому что им некуда было пойти, и у них не было ни друзей, ни семьи, которые могли бы помочь им.
Почему ты юная, красивая и свободная? Мы никогда не были красивыми и никогда не могли быть молодыми по-настоящему… Почему ты живешь в красивом доме и ходишь в школу, у тебя есть подруги, и игры, и деньги, а у нас никогда этого не было?..
На несколько мгновений комната, казалось, наполнилась яростью и горечью, и Симоне пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, прежде чем она смогла зайти внутрь. Она не позволит Соне заметить, что она напугана, нет, ни за что.
Но так же, как раньше Соня, похоже, не почувствовала огромного прилива эмоций, который возник, когда они коснулись друг друга руками, так и сейчас она не ощущала царящей в комнате атмосферы ярости и боли.
— Они называли это место Женским цехом, — сказала она, пристально глядя на Симону — Женщины приходили сюда, потому что у них не было денег и негде было жить. Если бы они не пришли в Мортмэйн, они бы умерли от голода. Но они ненавидели это место.
— Это потому, что здесь был работный дом. — Симона помнила, что мама рассказывала ей об этом. — Считалось большим позором попасть в работный дом.
— Они должны были все время работать. С раннего утра и до поздней ночи. Им приходилось чистить полы, стирать белье и штопать одежду — ужасную одежду, как саваны для мертвецов, — и если они не делали этого хорошо, их наказывали. Запирали или били. А некоторые из тех, кто жил здесь, были сумасшедшими, и иногда их приходилось… как это называется, когда тебя связывают, чтобы ты никому не причинил вреда?
— Изолировать? Запирать?
— Изолировать. В подвале есть комнаты с железными дверьми — они закрывали там сумасшедших, пока те не успокоятся. (Это и есть звук из кошмаров: лязг железной двери и следом — вопли беспомощности?)
Соня подошла ближе, ее лицо находилось всего в нескольких сантиметрах от лица Симоны. Было довольно жутко близко видеть лицо, которое так похоже на твое собственное. «Не считая глаз, — подумала Симона. — Я знаю, что у меня не такие глаза, хитрые и злые. Я постараюсь никогда в жизни не думать ни о чем хитром и злом, если это придает глазам такой вид».
Соня сказала:
— Представь себе, каково это, быть таким безумным, что тебя закрывают в темноте и оставляют там на много дней. Но самое ужасное, если ты совсем не сумасшедший, а просто не нравишься людям или они хотят избавиться от тебя, потому что ты узнал какие-то их секреты. Ты кричишь и кричишь и стараешься сказать, что ты не сумасшедший, но тебе никто не верит.
— А это вправду случалось? Или ты выдумываешь?
— Я не выдумываю. Я говорила тебе — я знаю то, что есть, и то, что было. — Она взглянула на Симону.
— Ты это уже говорила. Что это значит?
— Ты не знаешь? — тихим голосом сказала Симона.
Что будет, знаю, и что есть — ничто меня не удивит. Я много прожил, и теперь меня уже не изменить. Я знаю их, Я знаю их — Здоровых и больных, Я знаю добрых, знаю злых, Печальных, радостных. Я знаю их, Я знаю их — В уме и не в себе. Я знаю их, Я знаю их — Всех спящих — мертвых иль живых.