Темный ангел
Шрифт:
В этом выборе таилась загадка, а Констанцу всегда привлекало все загадочное. Оказывается, существуют новые области человеческого превосходства, открытые для Штерна, а для нее нет. Это превосходство приоткрывалось для нее еще пару раз, когда Штерн выбирал вина, обсуждал книги с Джейн и Оклендом, а также когда она оказывалась вместе с семьей в опере.
Сидя в углу ложи, она время от времени бросала взгляд на Штерна. Уткнувшись подбородком в ладонь, он в такие минуты был полностью поглощен музыкой. Что-то виделось ему в этой последовательности нот, чего Констанца постигнуть не могла. От этого ей становилось не по себе. Ей хотелось
Терпеливо он начал пересказывать содержание – давали «Волшебную флейту». Сюжет показался Констанце даже не фантастическим, а просто смешным, но у нее хватало ума придержать свое мнение. И все равно она видела, что Штерн раздражен. Это только раззадорило ее. Особенно в тот вечер, когда они всей компанией отправились на «Риголетто». Она засыпала Штерна вопросами о Верди. Пусть он видит, что она может быть усердной ученицей, возможно, ему понравится роль наставника.
Всего лишь наставника?.. Вальс уже заканчивался. Когда умолкли последние звуки, Констанца приняла решение – Штерн должен стать ее мужем.
Она сама была на мгновение ошеломлена, настолько очевидным показался этот выбор. Разве Штерн не соответствовал в полной мере всем пунктам ее требований к избраннику? Констанце даже не верилось, что она оказалась такой тугодумкой. Он был холост – Мод в расчет не идет. У него была власть, богатство, положение, даже ум. Он обладал незаурядной внешностью, а об осмотрительности Штерна ходили легенды. Правда, по возрасту он вполне мог стать ее отцом, но возраст оказывался как раз несущественным. А кроме того – и это самое главное, – Штерн был в полном смысле слова таинственным незнакомцем. Он уже шесть лет в кругу ее семьи, но Констанца так и не смогла выведать, чем живет и чем дышит этот человек. Он оставался для нее полнейшей загадкой – заботливый, внимательный, вежливый и непостижимый незнакомец.
Констанца больше не колебалась. Впрочем, она всегда была стремительной.
– Прошу вас, еще один танец. Вы так чудесно танцуете, – обратилась она к Штерну, когда вальс закончился и он было проводил ее на место.
Штерн, казалось, был удивлен.
– Пожалуйста, – продолжала Констанца. – Вы не можете мне отказать. Сегодня никто не может мне отказать…
Но Штерн, по его виду, был вовсе в этом не уверен. Если бы захотел, как будто говорило его лицо, запросто отказал бы. Однако манеры взяли верх. Он склонил голову в согласии. Взяв Констанцу под руку, он снова вывел ее на середину зала.
В его руках Констанца постаралась сосредоточиться. Она безоговорочно верила в способность передавать мысли. Достаточно только ей подумать о чем-то, и через некоторое время эти мысли придут к Штерну. Она чуть обождала, а затем самым убедительным образом пропустила шаг и споткнулась. Ей ничего больше не оставалось, как только теснее прижаться к Штерну, на мгновение обняв его рукой в белой бальной перчатке.
Некоторое время они танцевали молча, затем Констанца обронила какую-то фразу и, обернувшись к Штерну, бросила на него один из своих убийственных взглядов. Она чуть склонила голову, чтобы в это мгновение он обозрел соблазнительность ее губ, прежде чем заметит еще большую соблазнительность ее глаз.
Констанца всегда относилась к своей внешности
Вот, к ее радости, их взгляды встретились. Констанца попыталась прочитать результат своих усилий, но Штерн уже отвел взгляд. Однако этого мгновения оказалось достаточно – Констанца была жестоко потрясена. Прежде чем он спрятал свои чувства за обычным учтивым шармом, в его глазах мелькнуло выражение, в котором не ошиблась бы ни одна женщина. Она увидела только равнодушие, скуку и усталость: друг семьи просто танцевал с ребенком. Его попросили, и он не смог отказать, не желая выглядеть бестактным. Теперь он исполнил свой долг, только и всего. А ее фантазии так и остались фантазиями.
Констанца не стала больше ничего говорить. Она терпеливо танцевала, пока не закончился танец, лишь лицо выдавало, что она поглощена какими-то своими мыслями. Те, кто ее хорошо знал, могли понять, что подобная сосредоточенность не предвещает ничего хорошего.
Танец закончился, и Штерн проводил Констанцу к следующему партнеру, а сам снова вернулся к Мод. Они заговорили о чем-то с видимым оживлением и вскоре ушли.
Констанца наблюдала за ними терпеливо и внимательно – так кошка высматривает птичку или мышку. Штерн был нелегкой добычей, понимала Констанца, и поэтому еще более заманчивой.
Она была истинной дочерью своего отца. Как и Шоукросса, доступное не привлекало ее. Правда, Эдди оставил дочери и другое наследство, которое будет всегда с ней, будет преследовать ее до конца жизни. Единственное, чего Констанца не могла стерпеть от мужчины, – это безразличие, даже если он изо всех сил пытался скрыть это.
– Ты когда-нибудь думал о любви? – Стини задал этот вопрос Векстону спустя несколько дней после бала Констанцы. Они заходили в небольшую галерею в Челси, где Стини рассчитывал устроить выставку своих картин, а затем отправились выпить чаю в одном из кафе, точнее, в обычной забегаловке, с суматохой и чадом, нахальными официантами в черно-белых смокингах.
Векстон обожал подобные заведения. Стини, явно нервничавший, не стал ничего заказывать. Векстон, внимательно изучив меню, остановился на пирожных со сливочным кремом. Он не ответил на вопрос Стини. Только взглянул на него, а затем ковырнул пирожное вилкой, лежавшей на столе.
– Его, что, этим едят? – Он поднял вилку.
– Необязательно, – голос Стини неожиданно сорвался на фальцет. Он откашлялся. Затем высоким голосом снова задал тот же вопрос: – Ты когда-нибудь думал о любви?