Темный дом
Шрифт:
– Один поцелуй, – хитро прищурился Садовников.
– Что? – опешила Анна.
Сталкер пожал плечами:
– Мужчина хочет поцеловать женщину. Или для европейца такая ситуация нетипична?
– Зачем? – Анна попятилась.
– Просто мне в жизни никогда не доводилось целовать таких ухоженных, с иголочки одетых красоток.
Сотрудница UFOR кивнула.
– Так. Хорошо, будем считать это комплиментом, – проговорила она, словно через силу.
– Нужно спешить восполнить пробел, ведь с моей работой каждый день может быть последним, – виновато развел руками Садовников.
– Так. А может, ты еще чего-то хочешь? – уже с сарказмом, но все еще не до конца придя в себя, осведомилась Анна.
– Было бы, кстати, неплохо расслабиться после Зоны! – Садовников рассмеялся, впрочем, особой радости в его смехе не слышалось. – У меня, если хочешь знать, было всего две женщины в жизни: жена и тетя Алевтина – проститутка с района, все пацаны с моей улицы потеряли девственность именно с ней.
Анна побледнела и порывисто вдохнула. Казалось, что ее вот-вот стошнит.
– Костыль, хорош уже! Проваливай! – выдавила она, собираясь улизнуть в машину.
Садовников схватил женщину жесткой ладонью за подбородок.
– По-русски это называется – «ломаться», – выдохнул сталкер в испуганное лицо, а потом стиснул накрашенные помадой с запахом карамели губы своими. Впихнул пересохший, деревянный от постоянного курева язык Анне в рот, щедро прошелся по нежному нёбу и безукоризненным зубам, а затем, довольный, отстранился:
– Мм, вкусняшка!
Анна запрыгнула в авто, сильно хлопнула ни в чем не повинной дверцей. Джип взревел двигателем, присев на колесах, а затем развернулся и рванул в сторону Новосиба, оставляя сталкера в облаке сизого дыма.
26 августа 2015 г. (10:11)
Искитим
Садовников наскоро ополоснулся
«„Трубка“ – суть зерно Зоны. Зерно долго зреет, а затем прорастает новой Зоной, приводя к последующему Расширению».
Почерк был его – Садовникова. Но манера изложения – Старого. К тому же Садовников никогда не интересовался мифом о «трубке», ведь в нем заключалась одержимость, безумие и, в конечном счете, погибель Старого. Садовников интуитивно держался от этой темы подальше.
«Редко кому доводилось видеть „трубку“, и лишь избранным представала она и в заряженном, и в разряженном состоянии. Заряженная, она посылает золотое излучение благодати и истины, а разряженная, наоборот – поглощает свет и жизнь, словно черная дыра».
– Ну это ты хватил… – пробормотал Садовников.
В последней строке скрывалось объяснение злоключений, преследовавших в свое время Искитимского Иова – сталкера по прозвищу Старый. Объясняло, если, конечно, принять на веру существование «трубки» и приписываемые ей свойства.
– Хабардал… хабардал… – забормотал Садовников, подтягивая поближе клавиатуру.
Старый впервые увидел «трубку» в мае 1987 года. Дело было на территории железнодорожного депо в Бердске. Артефакт торчал из-под куска рубероида, и выглядел он не особенно притязательно: цилиндр из прозрачного материала. Когда Старый направил на артефакт луч фонаря, внутри цилиндра заиграли пятна света. Тогдашний напарник Старого – сталкер по прозвищу Барыга – пробурчал, требуя, чтоб Старый не отвлекался. Перед сталкерами стояла сложная задача: они собирались вытащить из депо «пустышку», которую обнаружил Барыга неделей раньше. Уже имелся покупатель, и задаток давно был пропит в «Радиаторе», дело оставалось за малым – доставить артефакт из Зоны. Старый прикинул, что «трубка» длиной около полуметра, и ее запросто можно впихнуть в рюкзак. Но, что такое «трубка», не знал никто, даже названия такого не было, его позднее придумал сам Старый, а вот действующая «пустышка» в условиях, когда Зона перестала баловать сталкеров хабаром, стоила дорого, и ее хотели заполучить многие. К тому же «пустышка» – очень тяжелая, и лучше не нагружать себя дополнительным весом, если не хочешь сорвать спину.
В итоге о «трубке» пришлось забыть.
На следующий вечер, когда они передавали «пустышку» покупателям, нагрянула милиция. Все закончилось тем, что Старого осудили по «сталкерской» статье УК РСФСР на пять лет с конфискацией.
«Трубка» начала сниться Старому в каталажке. Не слишком часто, чтобы это вызвало озабоченность, и, одновременно – не слишком редко, чтоб он мог позабыть об артефакте. Во сне «трубка» лучилась чистым светом, и Старый ощущал странное умиротворение, как будто не было вонючей камеры, срока, унизительной конфискации, как будто сложилось все как нужно, и все проблемы разрешились. Просыпался после этого Старый с чувством, будто он позабыл в Зоне что-то важное. И далее несколько дней он мучился тревожной маетой, которая постепенно сходила на нет. Затем сон повторялся, и необычные ощущения снова захлестывали Старого с головой.
В тюрьме Старый услышал историю сталкера Мотни. Мотня мотал срок в той же казенной хате, но его зарезали за пару месяцев до того, как Старый очутился на нарах. Мотня годы хранил в холодильнике труп своего восьмилетнего сына, каждую ночь он в одиночку отправлялся в Зону в поисках «жизнь-лампы». «Жизнь-лампа» – это то же самое, что и «смерть-лампа», только с точностью до наоборот. С помощью этого мифического артефакта Мотня надеялся вернуть сыну жизнь, которую, если верить следствию, сам же прервал по неосторожности в винной лавке. Старый не был сентиментальным малым, в истории Мотни его поразила лишь настойчивость, с которой этот пропащий человек искал один-единственный артефакт. К инопланетному барахлу из Зоны Старый привык относиться как к причудливым и опасным безделушкам, за которые фраера отваливают приличные деньги. Он раньше никогда не думал, что некая дребедень из Зоны может стать смыслом жизни. В этот момент в его сознании произошел перелом, Старый стал анализировать сны, связанные с «трубкой», а также – мысли и ощущения, на которые наводил единожды увиденный артефакт. Он думал о полноте жизни, о познанной истине, об умиротворении, которые дарил свет «трубки». Старый поговорил с другими сталкерами, мотавшими срок вместе с ним. Никто не знал о «трубке». Этот артефакт не упоминался ни в слухах, ни в многочисленных сталкерских байках.
В январе 1990 года Старый попал под амнистию и вернулся в Искитим. Какое-то время он перебивался с хлеба на воду случайными заработками. Торговал жевательной резинкой и «сникерсами», работал на стройке, раздавал рекламу на улицах, агитировал за кандидатов в народные депутаты. От криминала, как и от Зоны, в первое время он благоразумно держался подальше.
Но время шло, а жизнь становилась все хуже и хуже. Осенью Старый был вынужден заняться рэкетом в составе искитимской ОПГ, возглавляемой в те годы ныне покойным Чучельником. Выбивать деньги из мелких предпринимателей Сталкеру не нравилось. Более того, ему было противно само блатное окружение. По своему низкому рангу Старый общался и работал в основном с сопливой пацанвой, которая и носа за порог казенного дома еще не совала, но уже мнила себя крутой и правильной. А карабкаться по криминальной карьерной лестнице, чтобы стать «бригадиром» и «авторитетом», у Старого не было ни желания, ни таланта.
Когда на душе становилось совсем худо и от безнадеги ломило в суставах, Старый думал о «трубке». Она ведь была совсем рядом… Она ждала Старого во дворе железнодорожного депо, готовая согреть лучами истины и умиротворения. Если выехать из Искитима перед закатом, то к полуночи можно было выйти на то самое место.
Однажды Старый увидел во сне «трубку» столь явственно, и ощущения от ее присутствия оказались столь сильными, что, проснувшись, Старый заметался по комнате с вопросом: «Где „трубка“?» Сожительница Старого, само собой, ничего не поняла и предложила ему по очереди телефон и пипетку с каплями от насморка. Старый не на шутку разъярился и выгнал недоумевающую, испуганную женщину на улицу в одной ночной рубашке.
В конце концов, возвращение к сталкерскому ремеслу было логичным и предсказуемым решением. После Расширения в августе 1991 года Старый устроился «красным сталкером» в Новосибирский филиал МИВК. К тому времени он уже смекнул, что сведениями о «трубке» не стоит делиться с первым встречным. А уж тем более – с институтскими, которых хлебом не корми, но дай присвоить чужую находку. Столь уникальный и могущественный артефакт – а Старый уже не сомневался, что «трубка» – по-своему могущественна, – не должен был попасть в чужие загребущие руки. Старый сопровождал ученых в Зону в качестве проводника, выступал в роли инструктора для молодых легальных сталкеров, одновременно он вел осторожное расследование: общался с учеными и сталкерами на окладе, читал отчеты экспедиций, листал каталоги артефактов. «Трубка» не упоминалась в официальных документах, ученые ничего не знали об этом загадочном объекте. Старый терзался в сомнениях: он мог взять на себя хлопоты по организации официальной экспедиции в железнодорожное депо, найти «трубку», а потом – что? Бессильно наблюдать, как артефакт уносят из-под его носа в лабиринт лабораторий за семью замками?
Он продолжал молчать.
Он уволился из Института и вместе с напарником Козявой – тот был из бывших рэкетиров – стал ходить в Зону как вольный сталкер. По легенде, они с Козявой добывали «черные» и «абсолютно черные брызги» для ювелирки, на низкооплачиваемые артефакты вроде «иголок» или «пустышек» они не разменивались.
Поборов искушение сразу же отправиться за «трубкой», Старый осторожно, метр за метром, исследовал центр Бердска, продвигаясь каждую ночь все ближе к железнодорожной станции.
Когда же настало время похода в депо, Старый внезапно слег с двусторонней пневмонией. Несколько месяцев он провел на койке, а в период самого сильного жара бредил о «трубке». Старый настолько привык хранить свою тайну, что даже бред его был хитрым и полным двусмысленностей. В результате о «трубке» не проведала ни одна живая душа.
Наконец Старый окреп настолько, что смог пойти в Зону. Но из Москвы неожиданно свалился выгодный заказ на «абсолютно черные брызги», и Старый с Козявой несколько недель кряду выходили по ночам в Зону и разрабатывали развалины возле железнодорожной станции, не приблизившись к «трубке» ни на метр.
Примерно через месяц они освободились, и Старый засобирался в депо. Козява был решительно против этой вылазки, поскольку за «абсолютно черные брызги» им удалось выручить немалую сумму: теперь они могли позволить себе на какое-то время «завязать» и уйти в отпуск. Старый уговорил Козяву пойти в Зону, пообещав, что по возвращении прикроет лавочку и позволит напарнику отдыхать, сколько тот пожелает. На сей раз на подходе к железнодорожной станции они напоролись на вооруженный до зубов отряд гастролеров из Чернобыля. Сталкеры-беспредельщики нашпиговали Козяву свинцом, а Старому посчастливилось сделать ноги.
Через неделю Старый пошел в Зону один. Он без помех добрался до депо и приступил к долгожданному поиску. Однако, сколько Старый ни рылся в мусоре и грязи, «трубка» словно сквозь землю провалилась. Ни кванта ее волшебного света
Старый вернулся в Искитим несолоно хлебавши. В тот же день он устроил пьяный дебош в «Радиаторе», за что очутился в «обезьяннике». Старому грозил новый срок, чтобы откупиться от ментов, ему пришлось пожертвовать все свои сбережения, нажитые за счет Зоны, включая долю Козявы.
Освободившись, Старый снова отправился в центр Бердска. Копаясь в мусоре, он угодил рукой в ямку, в которой притаился сгусток «ведьминого студня». Глядя, как тают пальцы, Старый плакал, потому что одновременно в душе таяла, растекаясь вонючей водой, мечта о «трубке».
Ценой неимоверных усилий Старый выбрался из Зоны. В клинике для сталкеров, замаскированной под центр нетрадиционной медицины и частный зубоврачебный кабинет, Старому ампутировали все пальцы с пораженной руки, за исключением большого, и половину ладони.
Однако даже это досадное происшествие не остановило Старого. Едва дождавшись выздоровления, он снова отправился в Зону и снова перерыл весь мусор во дворе депо. И вот, наконец, спустя годы размышлений, терзаний, сомнений, ценой крови, ценой потерь, ценой безвозвратно потраченного времени, ценой чужой жизни, «трубка» оказалась у Старого. Из-за дождей или иных процессов, происходящих в Зоне, часть хлама, некогда загромождавшего двор депо, оказалась в сточной канаве. Там нашлась и «трубка».
Увы, в реальности «трубка» не походила на артефакт, который Старый видел во сне. Не было никакого волшебного света, не было ощущения полноты жизни и постижения истин. Безусловно, Старый почувствовал некоторое удовлетворение: он все-таки нашел, что хотел… но и только. Никакие другие ощущения его не посетили. Если не считать, конечно, смертельной усталости, постоянной боли в покалеченной руке, к которой он привык и уже почти не замечал.
«Трубка» была сделана из неказистого тонкого пластика грязно-желтого цвета. Пластик кое-где потрескался, вообще материал оказался ломким, его можно было крошить пальцами. Смутило Старого и округлое навершие на конце «трубки», оно вызывало в простецкой сталкерской душе неуместные ассоциации.
На следующий день Старый рискнул показать «трубку» знакомому профессору из Института. Профессор радушно принял Старого: ученого интересовали неопознанные и неклассифицированные артефакты, и он был не прочь вписать новую страницу в каталог предметов из Зоны. Увидев «трубку», профессор сначала удивился, а потом невесело рассмеялся и похлопал Старого по плечу. «Если бы я тебя не знал, то решил бы, что это – розыгрыш, – сказал он сталкеру. – Ты принес лингам». «Как-как?» – переспросил Старый. «Лингам, – повторил профессор. – Искусственный фаллос. Пластмассовый член, если так тебе будет проще». «Это не артефакт…» – сказал полным разочарования голосом Старый: построенная им маленькая вселенная, в центре которой светила «трубка», трещала по швам. «Почему же? Артефакт. Артефакт, принадлежащий человеческой цивилизации, – сказал профессор. – Использовался в качестве украшения, а может – для поклонения… а может, никак не использовался, и кто-то кому-то подарил его шутки ради. Кто этих извращенцев поймет, ведь каждый судит в меру своей распущенности!» – в завершение профессор развел руками.
Старый выбросил лингам в мусорный бак на заднем дворе Института, а потом ушел в долгий запой. В конце концов он снова попал в больницу: травма, полученная в Зоне, не прошла бесследно, у Старого началась гангрена. Последовала еще одна тяжелая операция, в результате которой сталкер лишился руки по локоть.
В больнице со Старым побеседовал журналист газеты «Искитимские хроники», позднее увидела свет объемная статья. Вслед за Искитимом и Новосибирским округом об истории Старого узнали в Москве. Осенью того же года сталкера пригласили на «ОРТ», где снимали цикл программ в формате ток-шоу «Человек и Зона». В те времена сталкеры еще пользовались большой популярностью – как психотерапевты типа Кашпировского и сатирики вроде Задорнова. Советский Союз развалился, и выяснилось, что все пороки, традиционно приписываемые пропагандой Западному миру, есть и у нас: проституция, организованная преступность и даже сталкеры свои тоже имеются.
Само собой, Уголовный кодекс никто не отменял. Приглашенные сталкеры были из тех, кто официально завязал после отсидки или же работал в Институте. Глядя на Старого – измученного, болезненного, однорукого, – никто бы не заподозрил, что он еще недавно ходил в Зону.
В студии Старый поведал всей стране о «трубке», о том, что не все то золото, что блестит, о жизни в рабстве иллюзий и о том, как трудно стало ему сейчас, когда он понимает, что Зона не просто долгие годы водила за нос, а поддерживала таким необычным образом его на плаву. А теперь он тонет, и нет никого, кто бы помог ему. Рассказ однорукого сталкера тронул зрителей, последовало много вопросов из зала и телефонных звонков. Заместитель начальника управления социальной политики Новосибирского округа пообещал похлопотать о пенсии для Старого и об улучшении его жилищных условий. На том же ток-шоу выступил сам доктор Пильман. Непотопляемый патриарх Посещения поведал, что лингам, добытый Старым, не так-то прост, как кажется. По словам Пильмана, профессор новосибирского Института погорячился, раскритиковав находку; одумавшись, ученый муж извлек лингам из мусорного бака и в ходе лабораторных тестов выяснил, что предмет изготовлен из материала, который можно получить только в условиях невесомости. Затем выступил какой-то известный уфолог, который высказал теорию, что создатели Зон Посещения имели, по всей видимости, антропоморфную природу, поскольку использовали лингамы. В студии завязался горячий спор. Но Старому эти околонаучные разговоры были неинтересны, их он вволю наслушался во время работы в Институте. Он сидел в кресле, щурился на свет софитов и думал, что Зона, а может – сама жизнь, надула его в очередной раз.
По дороге в Искитим Старый сильно напился. Нечистый на руку попутчик в безымянной забегаловке на безымянной вокзальной станции подсыпал ему в рюмку клофелин и присвоил нехитрые стариковские пожитки.
Старый очнулся где-то за Уралом. Ни вещей, ни паспорта, ни денег, ни билета. В линейном отделе милиции развели руками: мол, ничем помочь не можем, было – да сплыло, таких, как ты, знаешь сколько мы повидали?
Несколько лет Старый бомжевал, пытаясь одолеть просторы нашей необъятной страны или своим ходом, или на случайном транспорте. Зарабатывал на жизнь, собирая бутылки или прося милостыню.
В 1998 году он вернулся в свою исктимскую хибару насквозь больным, пропитым, дряхлым и абсолютно чокнутым старикашкой. После нескольких дней возлияний он снова засобирался в Зону, хотя местные мужики его отговаривали, как могли. Все понимали, что следующая ходка будет для Старого последней, но переупрямить однорукого осла оказалось невозможно.
Уходя поздним осенним вечером, Старый подозвал своего юного соседа – начинающего сталкера по прозвищу Шустрый – и сказал пацану горячечным шепотом: «„Трубка“ – есть сосуд истины, наполненный золотом света благодати! Крепко запомни это!»
Шустрый только покрутил пальцем у виска и умчался по своим делишкам. В те годы он быстро бегал и постоянно куда-то торопился.
Старый сгинул. Стал одним из многих без вести пропавших.
Да и Шустрого давно уже нет.
Вот такая вот песня.
Часть третья
Не удается договориться с Ангелиной. Мы окончательно потеряли общий язык.
У всех мутантов какая-то проблема с восприятием высоты. В этом они родственны «зеленке». Лестницы в нашем доме становятся для них непреодолимой преградой.
Но только не для Ангелины. Она карабкается по ступеням. Ночью ей почти удалось подняться на мой третий этаж. Я ткнул ей в глаз лыжной палкой, и Ангелина превратилась в дым. Мутант!..
У меня заканчиваются вода и шоколадки. Пью из крана в джакузи, но вода ржавая и невкусная. Она может быть зараженной. Стать мутантом? Это в мои планы не входит!
Зато я забрал артефакт из Паркетного зала.
Он очень красив и согревает меня золотым теплом, я как будто стал больше знать и понимать.
Скоро мне придется стать сталкером. Или умереть.
Впрочем, сталкеры тоже долго не живут.
Невелик выбор, да?
Глава девятая
7 сентября 2015 г.
Новосибирская Зона Посещения,
особняк сенатора Шимченко
Садовников сидел верхом на сенаторском заборе и изучал особняк.
Трехэтажный домишко с тяжелой мансардной крышей ему не понравился с самого начала. Даже когда здесь еще не было Зоны, жилище миллионера излучало темные флюиды и казалось натуральной Обителью Зла. Теперь же оно стало еще страшнее, и его мрачная аура подавляла.
Пропорции исказились, правильные геометрические формы поплыли, как оплывает догорающая свеча. Теперь на фасаде и на крыше трудно было найти хотя бы одну прямую линию: все изгибалось, бугрилось, сливалось.
Двор изменился тоже. Прямо напротив крыльца просматривался силуэт вдавленного в бетон автомобиля. Это поработала «комариная плешь». Клумбы, окруженные концентрическими кругами «порчи», пестрели необычайно праздничными растениями и изумрудной травой – они походили на свежие могильные холмики, засыпанные неживыми цветами. В чаше фонтана отблескивала, словно ртуть, какая-то жидкость. Вряд ли это была вода. Купидон, из которого должны были изливаться искристые струи, потемнел от жирной копоти. Черты его ангельского лика заострились, теперь гипсовая фигурка походила скорее на обрюзгшего демона с недоразвитыми крыльцами, чем на символ любви.
Садовников пополз по забору, словно паук. Стала видна буйная зелень ботанического сада. В эту ходку сталкер подобрался к особняку с востока – двигаясь параллельно руслу Шадрихи и не рискуя больше проверять удачу в непроходимой аномалии.
Красно-желтое солнце, чей раздутый диск был бы более уместен над дюнами австралийской пустыни, чем над тайгой, клонилось к закату. Следующим утром Садовников планировал выдвинуться в обратную дорогу. Разведает, разнюхает окрестности, чтоб было честь по чести, – и назад. Задачу проникнуть внутрь особняка перед ним никто не ставил – и слава богу! Ведь коню понятно, что хоромы Шимченко – гиблое место. Ни один сталкер не подойдет к ним по доброй воле…