Тёмный Принц
Шрифт:
— Но я для тебя чудовищен и уродлив.
— Ты для меня интересен. Зачем ты выбрал такой облик?
За вопросом последовал хохот Лесного Царя. — Я выбрал его, чтобы вселять страх во врагов. Так и получилось. Получается до сих пор. Но затем война была проиграна, и побежденные были… наказаны? На нас было наложено проклятие, заставившее нас сохранить принятую форму. Ты, Искандер, снимешь это проклятие.
— Ты злодей? — спросил мальчик.
— Конечно. Мы ведь проиграли. Побежденные всегда злодеи, ведь это победители поют песни и меняют историю.
— Будет неучтиво признать, что не верю, — ответил мальчик.
— Правда, — согласился Царь, — но я позволю тебе одну неучтивость.
— Тогда я должен сказать, что не согласен. Парменион говорит, что у каждого человека есть много путей. Если твои слова верны, то тогда все уродливые люди были бы злыми, а все красивые — добрыми.
— Хорошо сказано, дитя, — прокомментировал минотавр, Бронт. — Мой брат забыл упомянуть, что это он — и его союзники — начали войну, принеся смерть и бойню тысячам живых существ.
Горгон встал и покачал головой, змеи зашипели и задвигались. — Только мне показалось, что я веду интеллигентную беседу… А, пустое, давай не будем спорить над пепелищем истории, Бронт. Насколько я помню, с обеих сторон полегли многие тысячи, и брат убивал брата. Пусть всё это кончится с приходом Искандера.
— Не верю, что ты когда-нибудь дашь этому закончиться, Дионий, — печально произнес Бронт. — Это не в твоем характере.
— Вот и увидим, брат. Как там наша матушка? Всё еще скорбит из-за меня?
Бронт издал низкий рык, сжимая кулаки, мускулы на его плечах вздыбились тугими буграми. — Даже не думай об этом, — прошептал Горгон, и его белесые глаза засветились как лампы.
— Не деритесь пожалуйста, — взмолился Александр.
— Никто не собирался драться, — сказал Парменион, становясь между Бронтом и Лесным Царем. — Теперь мы — союзники против общего врага. Разве не так, Бронт?
— Союзники? — процедил минотавр, качая головой. — Я не могу заставить себя поверить в это.
— Можешь, — заявил Парменион, — потому что должен. Война, о которой ты говоришь, отгремела эоны лет назад. Должен наступить тот день, когда о ней не будут вспоминать. Пусть это будет сегодня. Пусть это будет здесь, в этом лесу.
— Ты даже не представляешь, что он творил! — разбушевался Бронт.
— Нет, не представляю. Но мне и не надо. Это путь войны — выяснять лучшие и худшие черты сражающихся. Но война окончена.
— Пока он жив, она не будет окончена никогда, — сказал Бронт, развернулся и зашагал обратно в лес. Александр перевел взгляд на Лесного Царя, и ему показалось, что увидел разочарованное выражение, почти печаль в этих искаженных чертах лица. Потом мрачная, сардоническая мина вернулась на место.
— Твоя миссия
— Ничто стоящее не дается легко, — ответил мальчик.
— Ты разумное дитя. Ты почти нравишься мне — если бы я еще помнил, как оно испытывается, это чувство.
— Ты можешь вспомнить, — сказал Александр со светлой улыбкой. — И ты мне тоже понравился.
***
Александр отошел от Лесного Царя и увидел Камирона, стоящего поодаль от монстров, заполнивших поляну. Кентавр трясся, его передние копыта рыли землю. Принц подошел к нему, но Камирон, увидев его, отошел на несколько шагов.
— Ты делаешь мне больно, — сказал кентавр, часто моргая большими глазами.
— То был не я, — проговорил Александр успокаивающе, протягивая руку. — Разве тот, другой, был похож на меня?
— Всем, кроме рогов, — ответил Камирон. — Мне не нравится это место; я не хочу находиться здесь.
— Мы скоро уйдем, — сказал ему мальчик. — Ты позволишь поехать на тебе?
— Куда поедем?
— Искать Хирона.
— Я его никогда не найду, — пробормотал кентавр. — Он оставил меня. И я теперь всегда буду один.
— Нет, — сказал Александр, подойдя ближе и беря Камирона за руку. — Ты не один. Мы станем друзьями, ты и я. пока не найдем Хирона.
Кентавр склонил свое туловище вперед и зашептал: — Это злое место. Всегда было таким. Садись ко мне на спину, и я побегу отсюда быстрее ветра. Могу отвезти тебя к дальним горам. И они нас не поймают.
— Зло повсюду вокруг, дружище, — сказал ему Александр, — и мы здесь в большей безопасности, чем в горах. Уж поверь. — Камирон ничего не сказал, но страх еще мелькал в его глазах, а бока дрожали. — Ты — могучий Камирон, — сказал вдруг мальчик, — самый сильный из кентавров. Ничего не боишься. Ты самый быстрый, самый храбрый, самый сильный воин.
Кентавр закивал. — Да, да, это всё я. Я! Я великий боец. И я не боюсь.
— Знаю. Мы отправимся к морю и после этого в Спарту. Я поеду на тебе, и ты будешь меня защищать.
— К морю, да. Будет ли там Хирон? Близко ли он?
— Очень близко. Скажи, где ты был, когда ты… последний раз проснулся?
— Это было в лесу, недалеко от гор. Я услышал крики и вопли. Это Македоны убивали кентавров. Тогда я увидел и тебя.
— Что было вокруг, когда ты проснулся?
— Только деревья и скалы, и… ручей, кажется. Я не помню, как туда попал. Я плохо помню вещи.
— Когда я увидел тебя впервые, у тебя была кожаная сума на поясе. В ней был золотистый камень. Но теперь у тебя его нет.
— Сума? Да… была. Но я ее оставил. Вопли меня отвлекли. Это важно?
— Нет, просто интересно, где это случилось. Мы скоро выдвинемся, но сначала мне надо переговорить с Парменионом.
Спартанец был увлечен беседой со жрицей Финой и Атталом, но когда к ним подошел Александр, вся группа замолчала. — Мне надо с тобой поговорить, — сказал мальчик.
— Конечно, — ответил Парменион и опустился на колено, чтобы стать вровень с принцем.