Тёмный Принц
Шрифт:
— Хорошо говорить о приятных воспоминаниях, — сказала она ему. — Это всё, что делает нашу жизнь лучше. Расскажи о своей семье.
— Я думал, ты хотела услышать приятные воспоминания, — проворчал он, отведя взгляд.
— Не любишь свою жену?
— Любить Федру? — ответил он и покачал головой. — Она вышла за меня лишь с одной целью… и я не хотел бы об этом говорить.
— Тогда не будем.
Вдруг он лукаво улыбнулся. — А зачем ты задала мне этот вопрос? Ты же ясновидящая, Фина; ты уже знаешь ответ. — Улыбка сошла, лицо его стало серьезным. — Ты знаешь все мои секреты?
Мысль о лжи мелькнула в ее голове, но она ее отбросила. —
Он кивнул. — Я так и думал. Тогда ты знаешь, почему она за меня вышла.
— Чтобы избавиться от дара провидения, которого она не желала.
— И? — надавил он — его глаза, теперь холодные, застыли на ее взгляде.
— Потому что ее дар поведал ей, что тебе суждено зачать бога-царя, который станет править миром. Она хотела, чтобы этот мальчик оказался ее сыном.
— И теперь, — сказал Парменион печально, — она растит бедного Филоту, наполняя его разум мыслями о грядущей славе. Это опасная иллюзия — и я ничего не могу поделать, чтобы это остановить. Это цена, которую я должен заплатить за свою… измену?
— Ты не злой человек, — заговорила она, беря его за руку. — Не позволяй одной ошибке отравить твое чувство собственного достоинства.
— Всё было бы совсем иначе, Фина, если бы только мне и Дерае позволили сыграть свадьбу. Возможно, не было бы никаких богатств — но у нас был бы и дом, и дети. — Резко встав на ноги, он посмотрел на облитые лунным светом кроны деревьев. — Но мало толку в попытках переделать прошлое. Мы не поженились. Они ее погубили. Ну а я стал Парменионом, Гибелью Народов. И я могу с этим жить. Пойдем, вернемся в лагерь. Быть может, я хотя бы сегодня смогу поспать без сновидений.
***
На пятый день их пути дорога на юг замедлилась. Пожиратели разлетелись еще прошлой ночью и до сих пор не вернулись, и Горгон показался Пармениону озабоченным более обычного, то и дело прочесывая дорогу впереди, оставляя всех далеко за спиной. Бронт был необычно молчалив последние два дня, покидая спутников и сидя в одиночестве с опущенной на руки бычьей головой. И Аттал становился всё угрюмее, постоянно устремляя взор светлых глаз на Александра.
Парменион ощущал растущее напряжение. Лес тут был гуще, скудный свет проникал сквозь потолок из переплетенных ветвей, а воздух полнился запахом перегнивших растений. Но Спартанца настораживало не отсутствие света или загустевший воздух; в этом месте присутствовала аура зла, которая проникала в разум и охватывала душу ужасом.
Этой ночью, впервые за всё время пути, Парменион развел костер. Аттал и Фина сели у огня, и мечник стал задумчиво смотреть на пляшущее пламя. Бронт отошел дальше и сел, прислонясь спиной к широкому дубу, Парменион присоединился к нему.
— Тебе больно? — спросил Спартанец.
Бронт поднял голову. Тонкая струйка крови бежала из его правой ноздри.
— Мне необходимо… Превращение, — прошептал Бронт. — Но оно не может быть… совершено… в этом месте. Если мы не выйдем из этого леса в ближайшие два дня, то я умру.
— Ты знал, что так будет?
— Да.
— И всё-таки пошел с нами? Не знаю, что и сказать, Бронт.
Минотавр пожал плечами. — Искандер важнее всего прочего; он должен попасть к Гигантовым Вратам. Оставь меня, друг мой. Тяжело говорить через боль.
В этот момент вернулся Горгон, протискивая свою гигантскую тушу через заросли. Он пробежал через маленькую поляну и швырнул ногой землю прямо на костер, подняв искры, полетевшие на платье Фины.
—
— Погасить огни! — прошипел Горгон.
— Почему? Или это не твой лес? — ответил мечник. — Чего нам боятся?
— Всего, — ответил Горгон и подошел к Пармениону. — Македоны вошли в лес, — молвил он, сверкнув глазами. — Там больше тысячи воинов. Разбитых на пять отрядов. Два из них за нами, два на востоке и один впереди.
— Им известно, где мы?
— Полагаю, что так. Многие Пожиратели дезертировали от меня к Македонам. В этом лесу мало верности, Человек. Я правлю здесь только потому, что сильнейший, и корона моя в безопасности лишь до тех пор, пока меня страшатся. Но Пожиратели больше страшатся Филиппоса. И они правы, ибо сила его превосходит мою.
— Когда мы выйдем к морю?
— Через два дня — если будем идти быстро. Через три, если будем осторожны.
Парменион покачал головой. — Бронт не выживет через три дня.
Рот Горгона расширился в пародии на улыбку, змеи у него на голове поднялись с обнаженными клыками.
— Какое это имеет значение? Важно, чтобы Искандер добрался до Врат. А это теперь сомнительно. Этот лес — моя вотчина и моя сила — но все мои силы до предела уходят на то, чтобы не дать Филиппосу обнаружить нас. Эта твоя костлявая баба тоже истощает всю себя, укрывая нас. Однако мы устаем, Человек. И когда наша магия иссякнет, в этом лесу не найдется места, куда можно будет спрятаться. Ты понимаешь? Сейчас жрица и я накрыли лес спиритическим туманом, который и укрывает нас. Но с каждым часом Царь-Демон всё глубже врезается в нашу защиту. Скоро это будет как неистовый вихрь, разметающий наш туман, и тогда мы останемся стоять в полной видимости для золотого глаза. И я не могу заботиться о таких мелочах, как жизнь Бронта. — Горгон улегся, прикрыв глаза. — Отдохнем два часа, — тихо проговорил он, — потом двинемся в путь и будем идти всю ночь.
Парменион отошел к погасшему костру, возле которого мирно спал Александр рядом с кентавром Камироном. Сняв свой плащ, Парменион ненадолго задержался, чтобы погладить мальчика по голове.
Аттал смотрел на него, пристально прищурив глаза, но скрыл свои чувства, когда Парменион приблизился. — С чего этот страшила такой нервный? — спросил македонянин, качнув головой в сторону уснувшего Горгона.
— Тысяча Македонов вошла в лес.
— Всего лишь тысяча? Ну, это ведь наверняка не проблема для истинного стратега? Что предпримешь на этот раз? Созовешь птиц с деревьев к нам на подмогу? Или деревья сами вылезут из земли и зашагают на своих корнях в ряды твоего войска?
— Не на того направил гнев, — заметил Парменион. — Не я твой враг.
— А! Так, выходит, ты друг? Это удручающая мысль.
Парменион отвел взгляд и увидел высокую жрицу, которая наблюдала за ними обоими. Ее голос зашептал в его сознании:
"За нами следит жрец Филиппоса. Они прорвались сквозь нашу защиту, и теперь он слышит твои слова и передает их Царю-Демону."
Парменион ничем не выдал, что слышит ее, и вновь обернулся к Атталу. — Знаю, тебе трудно в это поверить, Аттал, но, скажу снова, я не враг тебе. И здесь, в этом мрачном месте, я действительно твой друг. Мы пробудем здесь еще два дня, затем двинемся на восток — через горы. Выбравшись из этого леса, ты станешь более рассудительным. Это всего лишь зло, которое бушует в тебе. Поверь.