Тёмный рыцарь
Шрифт:
По дороге сплошным потоком двигались странники, вьючные лошади, караваны верблюдов. Торговцы и уличные разносчики толкали перед собой тележки либо покрикивали на быков, запряженных в колымаги. Воины в запыленной одежде горбились на своих невысоких лохматых лошадках. Под самодельными хоругвями и грубо вырезанными деревянными крестами толпами шли паломники. Просили подаяния нищие. Предприимчивые поселяне выходили из-за высаженных рядами пиний и предлагали путникам хлеб, кувшины с водой или свежим соком. В небе кружили зоркие стервятники, хлопая большими крыльями, а скальные голуби, сознавая грозящую сверху опасность, перелетали через дорогу от укрытия к укрытию.
Де Пейн хорошо представлял, какой путь им предстоит проделать. Сначала им придется проехать долиной Иордана, сплошь засаженной густыми оливковыми рощами, в которых неумолчно трещат цикады — их не пугают даже рыжие лисы, которые мелькают там и сям, отыскивая полевых мышей или неосторожную птицу. Отъехав подальше, тамплиеры избавились от необходимости пробиваться через толпу: Парменио, которому был знаком в этих краях, похоже, каждый уголок и каждый камень, выбрал для
51
«Благословите Господа» («Песнь трех юношей») — католическая молитва на текст из Ветхого Завета (Дан. 3:57–88).
Каждое утро, перед самым рассветом, они продолжали свой путь по Галилее, мимо озера, где Иисус ловил рыбу и прогуливался среди деревьев и кустов, лишенных сейчас своего летнего великолепия. Тамплиеры задержались там ненадолго, наблюдая за взлетающими с воды и кружащими в небе утками и чибисами, по настоянию Парменио вскоре двинулись дальше. Иной раз они останавливались в крестьянских домах, полных блох, где все говорило о нищете. Случалось им ночевать и в замках либо в полевых укреплениях своего ордена. Наконец добрались и до знакомого гарнизона крепости Шатель-Блан, расположенной на горной круче, в мрачном уединенном месте, окруженном овалом стены, с высоко взметнувшейся главной башней, где размещались и гарнизонная церковь, и источник, снабжавший всю крепость водой. Кастелян [52] весьма обрадовался, встретив своих бывших воинов и надеясь услыхать от них свежие новости. Он выслушал рассказ о порученном им деле и открыл рот от удивления, однако приказал немедля выдать все требуемое, свежие припасы и лично проводил их за ворота крепости, где начинался последний отрезок назначенного им пути.
52
Управляющий замком, в данном случае — начальник крепости.
Как только они распрощались с кастеляном, Парменио вступил в свои права и повел их безлюдными горными тропами и тесными ущельями, вдоль крутых обрывов, по занесенным песком оврагам. Кругом были почти сплошь голые скалы, ничего здесь не произрастало, кроме колючего кустарника да разбросанных там и сям цветков лаванды и одиноких кактусов, — ни лугов, ни клочка пригодной для плуга земли, лишь камень да редкие деревца и кустики. Изредка в тени склона какого-нибудь выжженного солнцем оврага из земли бил ключ. По ночам тамплиеры располагались где-нибудь под нависшей скалой, а тишину вдруг разрывал жуткий вой, слышалось сопение — ночные хищники выходили на охоту. Воины постепенно привыкли к шелесту крыльев сов, от которого по спине пробегал холодок, — на миг в свете костра проносилась стремительная тень, другая, и сразу же растворялась, как призрак, во тьме. Время от времени они замечали искорки света, будто вдалеке вспыхивали походные лампы. Парменио объяснил им, что горы — это не только обиталище демонов и неприкаянных душ, но и пристанище отшельников-анахоретов, одичавших людей, которые на вершинах гор ищут общения с Богом. Проводник добавил, что за тамплиерами, несомненно, тайком наблюдают лазутчики, которых послал Шейх аль-Джебель — Старец Горы.
На третий вечер после выхода из Шатель-Блан они расположились на ночлег в горной пещере, устроившись вокруг небольшого костерка. Небо было усыпано яркими звездами, сияла серебром полная луна. Майель заговорил вполголоса о том, что через пару месяцев наступит весеннее равноденствие, а за ним праздник Пасхи. Де Пейн, вполуха слушавший болтовню сидевших позади него провансальцев, пристально посмотрел на товарища. С Майелем он познакомился в Шатель-Блан. Там они жили в одной келье, стали боевыми побратимами: в бою они сражались плечом к плечу, и клятва обязывала их защищать друг друга. С тех пор миновал, должно быть, год. Когда Эдмунд немного привык к порядкам гарнизона, он понял, что Майель — человек достаточно разумный, хотя и чересчур скрытный. Это был хороший боец, испытывающий упоение в бою. У него было холодное сердце и железная воля, что еще раз подтвердила расправа в Триполи над теми, кого сам Майель назвал «тремя мародерами». Когда они отбывали в Иерусалиме назначенное им наказание, англичанин стал более разговорчивым, шепотом отпускал шутки в адрес Тремеле и других вождей ордена, не скупясь на колкие замечания. Как монах он отстаивал положенные братьям молитвы, посещал торжественные службы, будто это была разновидность воинских упражнений,
— Ты ждешь не дождешься Пасхи, Филипп? — поддел он товарища. — А почему ты именно сейчас об этом вспомнил? И почему здесь?
— Ты, может, и не знаешь… — Майель подался вперед, кинжалом разворошил в костре сухие кизяки и хворост — костер затрещал искрами. Майель немного помолчал, прислушиваясь к заунывному вою шакала, за которым последовал хриплый крик какой-то ночной птицы. — Тремеле собирается послать нас обоих в Англию, Эдмунд. У нас там небольшой участок земли в Лондоне, возле королевского Вестминстерского дворца. — Де Пейн не припоминал, чтобы когда-нибудь слышал в голосе Майеля такую тоску. — Хорошо бы оказаться весной в Англии, подальше от здешней пыли и жары, от мух и всех этих грязных чертей. Там прохлада, — он заговорил с неожиданной нежностью, — влажный полумрак, зелень, а воздух чистый-чистый! — Майель замолк и внимательно посмотрел на Парменио, который сидел на корточках, прикрыв одной рукой лицо.
Де Пейн сумел скрыть удивление: он был совершенно уверен, что генуэзец сделал жест, быстрое движение пальцами, словно подавал Майелю знак. Востроглазый Парменио заметил обращенный на него взгляд де Пейна и усмехнулся.
— Я предупреждаю, чтобы он остерегался, — прошептал проводник; свет костра освещал его умное лицо. Кивком он указал на воинов. — Эти провансальцы вовсе не такие тупые ослы, какими прикидываются. Они прошли строгий отбор, языки знают куда лучше, чем нам кажется. Это все соглядатаи Тремеле.
— А ты, Парменио? — напрямик спросил де Пейн. — Ты тоже соглядатай? Ты не очень ловко сплел историю о том, что искупаешь свое нападение на меня…
Майель опустил голову и тихонько засмеялся. Парменио прищелкнул языком и какое-то время прислушивался к долетавшим из темноты звукам: шороху ночных зверьков, быстрому пересвисту носившихся вокруг летучих мышей. Надвигался настоящий ночной холод, нагревший за день камни солнечный жар давно ушел. Парменио подбросил в огонь сухих листьев.
— Эдмунд, я лекарь, торговец травами и отварами. Подобно тени, брожу я по белу свету. Собираю также всевозможные сведения и продаю их сильным мира сего. Верно, я и прежде работал на благо Ордена рыцарей Храма, и Тремеле об этом известно, но то, что произошло в Триполи, не имеет к этому отношения. Я видел, как наемники разбивали младенцам головы о камни, после того как насиловали и убивали их матерей. В тот день я очень разгневался. Однако, — он криво усмехнулся, — я восхищаюсь тем, что сделал ты. Узнал я и о том, что пытался убить не просто тамплиера, но отпрыска могущественной семьи де Пейн. Этого орден ни за что не простил бы мне. — Парменио развел руками. — Вот из этого я и исходил. А Тремеле лишь рад был воспользоваться моими услугами, особенно при нынешних обстоятельствах. — Словно желая сменить тему беседы, Парменио указал на слабо светящуюся в темноте точку — зажженную вдали лампу. — Вот интересно, — вздохнул он, — что Тремеле написал в тех грамотах? Что он готовит в Хедаде?
— Важнее другое. — Де Пейн поскреб заросший щетиной подбородок. — Чего нам ждать от этого Шейх аль-Джебеля? Тебе никогда не доводилось бывать в этих краях прежде, Парменио?
— И да и нет. Кое-что об ассасинах я узнал.
— Что именно? — требовательно спросил Майель.
— Последователи Пророка Мухаммеда делятся на тех, кто признает законными властителями потомков одного его зятя, Али, и тех, кто признает истинными лишь потомков другого зятя. После смерти Пророка этот раскол с течением времени только углубляется. Пока длились гражданские войны, возникли и расцвели и другие секты, в их числе низариты, они же хашашины, то есть «поедатели гашиша»; эту секту основал Хасан ибн Саббах. Он окружил себя фидаинами, то есть преданными. [53] Эта секта не только откололась от основной массы верующих, но даже объявила им всем войну. Низариты захватывают горные массивы и строят там свои крепости. Фидаины носят особую одежду: ослепительно белые халаты с кроваво-красными кушаками и такого же цвета башмаками. У каждого при себе два длинных кривых кинжала. Ходят легенды, будто питаются они лишь коноплей и гашишем, разведенным в вине. Уже несколько веков их посланцы отправляются по всему свету убивать своих врагов — иногда открыто, а то и замаскировавшись под погонщиков верблюдов, водоносов, нищих, дервишей. [54] Некоторые из встретившихся нам на пути, — Парменио протянул руки к огню, — вполне могли быть фидаинами.
53
Фидаи, фидаины — «жертвы» (арабск.) — мусульмане, которые сознательно жертвуют жизнью во имя идеи: веры, свободы и т. д. Термин широко распространен на Ближнем и Среднем Востоке и поныне — в связи с борьбой против израильской оккупации и американских интервенций. Парменио ошибочно производит слово от лат. fidelis— «верный, преданный».
54
Дервиш — мусульманский аналог монаха.