Тёмный рыцарь

Догерти Пол

— Чего ожидал ты, достопочтенный Эдмунд? Что здесь обитает банда головорезов, подонков-грабителей с большой дороги?

— Мы проезжали мимо трупов казненных…

— Когда я въезжаю в Иерусалим или Триполи, трупов казненных я вижу куда больше, — заметил Усама. — Идемте, отец ждет.

— Твой отец — Шейх аль-Джебель?

— И да и нет. Наш Великий магистр постоянно находится в Аламуте, мой же отец Низам — его халиф [57] в здешних горах. Однако ему дано право по своему усмотрению пользоваться титулом своего повелителя.

57

Здесь арабское слово «халиф» употреблено в своем прямом значении — «заместитель», «наместник».

Он повел их назад, через главный двор в

центральную башню. Де Пейн не переставал удивляться. Центральные башни франкских замков — донжоны — были холодными, полутемными, грязными; они были предназначены лишь для обороны во время военных действий. Здесь все было по-другому. Широкие окна так хитро прорезали в стенах, что в любой час дня сквозь какое-нибудь из них лился солнечный свет. Пол покрывали разноцветные плитки, образовывавшие замысловатые геометрические узоры. Мрачные стены были скрыты под яркими полотнищами. Воздух был очищен благовонной миррой, которую разбрызгивали над жаровенками с горящими углями, а сверх того напоен нежными ароматами: всюду были расставлены корзиночки с измельченными листьями и семенами редких растений.

В просторной передней рыцари под надзором Усамы и его свиты сняли верхнюю одежду, кожаные сапоги и длинные рукавицы. Майель не хотел расставаться с мечом, но де Пейн покачал головой, а Усама пробормотал, что такого рода оружие им не потребуется. Внесли блюда с пресными лепешками и чаши с вином. Все три посланника съели хлеб, запили вином, зная, что после этого обряда неприкосновенность им гарантирована. После этого они омыли руки и лицо розовой водой и вытерлись мягкими шерстяными полотенцами. Им подали халаты и мягкие туфли. Усама с торжественным видом тихонько прошептал по-арабски молитву и помазал лоб каждому из троих сладковато пахнущим елеем. Затем сделал шаг назад и поклонился без малейшей насмешки.

— Войдите. — Он повел их вверх по лестницам, каменные ступени которых устилало что-то мягкое, а чтобы легче было подниматься, в стену были вделаны деревянные перила.

Они проходили один пролет за другим, одну площадку за другой, кое-где — узкие ниши в стенах, и в каждой нише стоял страж в синем одеянии, чье лицо скрывалось под кольчужной сеткой. Каждый был вооружен серебряным щитом с малиновой шишкой посредине и кривой саблей в алых ножнах.

Зал приемов, куда ввел их Усама, был великолепен. Он сиял, словно королевская сокровищница: резные потолочные балки были украшены золотом, серебром, малахитом и другими самоцветами. Распахнутые огромные окна, обращенные к солнцу, были затянуты снежно-белыми занавесями из невесомого газа — благодаря этому воздух и свет беспрепятственно проникали внутрь, но мухам, комарам и пыли путь был закрыт. На стенах висели резные изображения экзотических птиц с перьями из серебра и глазами из крупных рубинов. Пол был сделан из лучшего ливанского кедра, отполированного и окропленного благовониями, его там и тут устилали роскошнейшие турецкие ковры. Мебель изготовили из акации, чья древесина мягко отражает свет; вдоль стен стояли большие удобные восточные диваны с горами мягких подушек, украшенных золотой бахромой.

Главную часть зала приемов отгораживала двойная завеса из кордовской цветной дубленой кожи, обшитой по краям золотой тесьмой, со сложными узорами из серебряных нитей посередине. Завеса раздвинулась, и трем посланцам Ордена рыцарей Храма предложили сесть на подушки, разложенные перед квадратными столиками. На столиках стояли вазы с горками всевозможных фруктов, блюда со сластями, филигранные кубки, до краев наполненные вином, а рядом — чаши венецианского стекла, в которых медленно таял шербет. По другую сторону сидел Низам, окруженный своими фидаинами в снежно-белых халатах с красными кушаками. Смуглые длинноволосые воины пристально, не мигая, смотрели на гостей, которые вежливо поклонились и опустились на подушки.

— Во имя Аллаха, всемилостивого и всемилосердного, — Низам едва шевелил губами, но голос его звучал громко и властно, — я приветствую вас, о путники, друзья, почетные гости.

Волосы хозяина были белы, борода и усы аккуратно подстрижены; лицо круглое, добродушное, со смеющимися глазами и полными алыми губами. Одет он был в сплошь затканный серебром халат, плечи покрывала кроваво-красная парчовая накидка, расшитая золотом. Он улыбнулся де Пейну и предложил всем гостям утолить голод и жажду. Усама положил под бок де Пейну запечатанную кожаную суму, где хранились грамоты.

— Ешь и пей, — шепотом подсказал Усама. — Отец сам скажет, когда ты должен вручить ему послания.

Де Пейн последовал этому указанию. Низам ел не спеша, время от времени улыбаясь сначала Усаме, а потом де Пейну. Рыцарь пригубил вино: изысканное, несомненно, из лучших виноградников

Гаскони или же Бургундии. Через какое-то время Низам подался вперед и спросил, не трудна ли была дорога, что нового в Иерусалиме. Он был обходителен с гостями, а в последующей беседе показал свою осведомленность о событиях, происходящих далеко за пределами этих краев. Наконец он подал знак, чтобы ему вручили запечатанные грамоты. Де Пейн сделал это не без душевной тревоги. Взгляд Низама сделался холодным и задумчивым, словно он припомнил какую-то обиду или старые счеты. Усама прошептал, что им теперь следует удалиться. Как только они вышли из передней, Майель требовательно спросил, когда же они получат ответ. Де Пейн молча смотрел в окно, обеспокоенный враждебным взглядом, который бросил на него Низам. За внешней оболочкой любезности и щедрого гостеприимства таились коварные интриги, средоточием которых был этот кровавый замок. Усама тем временем оживленно беседовал с двумя другими тамплиерами, а когда де Пейн подошел к этим троим, молодой ассасин по-дружески улыбнулся ему.

— Все будет хорошо, — подбодрил он рыцаря и настоял на том, что сам проводит гостей в отведенные им этажом выше покои.

Майеля и Парменио поместили вдвоем в одной комнате, а де Пейну отвели отдельную — маленькую, уютную, красиво обставленную. Убедившись, что их пожитки принесли в комнаты, рыцари оправились проведать провансальцев. Те, как истинные солдаты, уже обжились на новом месте: сидели на улице, разувшись, прислонясь к стене, и наслаждались солнышком и свежим воздухом, не забывая отхлебывать вино из большого кувшина. Отвечая на вопрос Майеля, Усама объяснил, что сам он не считает винопитие нарушением заветов Пророка. Затем он пригласил гостей позабыть на время о своем поручении и совершить вместе с ним обход замка. Де Пейн подозревал, что им хотят продемонстрировать мощь ассасинов. В конце обхода и он, и его спутники находились под сильным впечатлением от увиденного. Могучие стены и башни Хедада, возведенного на скальном выступе над крутым обрывом, господствовали над всей окружающей местностью. Пресная вода поступала в крепость из подземных источников, и ее с избытком хватало для орошения обширных садов, равно как и закрытого «рая», расположившегося за стенами одного из дворов. В крепости были огромные запасы всевозможного оружия, в том числе баллист, катапульт и прочих устройств, необходимых для того, чтобы выдержать осаду. Оружейные мастерские, кузницы, лазарет содержались в идеальном порядке, как и конюшни, амбары и склады. Парменио задал Усаме вопрос: откуда Низам черпает подробные сведения обо всем, что происходит за стенами крепости? Ассасин от восторга захлопал в ладоши и повел их к голубятням, а там подробно объяснил, как «воздушные кони» переносят сообщения в крошечных цилиндриках, привязанных к лапкам. И де Пейну, и его спутникам было и раньше известно о таком способе передачи сведений, и они буквально засыпали Усаму вопросами. В ответ тот пожал плечами и ответил, что эти птицы непременно возвращаются домой, безошибочно отыскивая дорогу.

— Конечно, — он задумчиво постучал себя пальцем по кончику носа, — из этого следует, что мы должны иметь на равнинах какие-нибудь места, где можно держать голубей, однако, — он взмахнул руками, — если не считать этого да еще опасности, исходящей от воздушных хищников, голуби летят напрямик, не сбиваясь с пути. Позвольте, я сообщу вам последнюю новость. — Усама стоял, уперев руки в бока, лицо его выражало глубокую печаль. — Король Балдуин III поднял свой штандарт, объявив войну. Он созвал всех франков на осаду Аскалона. Да, да! — Ассасин явно наслаждался изумлением слушателей. — Аскалон, Невеста Сирии, южный ключ к Иерусалиму, порт египтян, теперь осажден.

— Кажется, тебя это радует? — сказал де Пейн.

— Разумеется! Если падет Аскалон, то мулахиды, [58] — Усама использовал слово, которым в исламе называют еретиков, — египетские мулахиды ослабеют.

— Твой отец… — Де Пейн отвел Усаму от Майеля и Парменио, горячо обсуждавших услышанное.

— Что ты хотел сказать о моем отце, храмовник?

— Он смотрит на меня так, будто знает меня. И не как друга.

— Как врага? — Усама глубоко вздохнул. — А как же иначе? Как говорите вы, франки, usque ad mortem, до самой смерти. — Он быстрым движением выхватил свой смертоносный кинжал. Свист клинка привлек внимание Майеля и Парменио, которые тут же поспешили на помощь товарищу. Де Пейн сделал шаг назад, но Усама протянул кинжал ему.

58

Арабское слово «мулахид» буквально означает «нечестивец», «безбожник».