Тень мачехи. Том 2
Шрифт:
Подъезд барака встретил его запахом затхлости и подгнивших деревянных стен. Залесский отрывисто стукнул в дверь Марининой квартиры. Она распахнулась сразу: на пороге стоял Никандров, в том же растянутом зелёном свитере и армейских штанах. Карие глаза с пожелтевшими склерами смотрели с недоброй наглецой.
– Добрый вечер. Марина дома? – нахмурившись, спросил адвокат.
– Нету ее, – бросил Слава и попытался захлопнуть дверь. Но Залесский сунул ногу в дверную щель, и, холодно улыбнувшись, сказал с угрозой:
– Тогда я к вам, Вячеслав. Не торопитесь со мной прощаться.
Никандров
– Может, поговорим? – Залесский сильнее потянул дверь на себя.
– Беспредельничаешь, начальник! – рявкнул Никандров. – Полное право имею кого попало в дом не впускать!
– Перепутал ты всё, – хмыкнул юрист. – Ты же не в своей квартире. Это я имею право наряд вызвать. Пусть разбираются, на каком основании здесь находится чужой человек.
Вячеслав отпустил дверь, и она распахнулась. Залесский вошел в квартиру, а Никандров, демонстративно отвернувшись, прошлёпал на кухню и сел на табурет у стола. Юрий бросил взгляд на пол – давно не мыт, разуваться нет смысла. И как был, в ботинках и куртке, тоже прошёл на кухню. Без спроса сел на стул, в упор глядя на Никандрова. А тот осмелился поднять взгляд лишь после того, как закурил сигарету. Не зная, что сказать, пододвинул пачку Юрию:
– Угощаю. Кури, адвокат.
– Спасибо, чужие не беру, – хмыкнул Залесский, вытаскивая свой «Честерфилд». – Ну что, поговорим?
– О чём, начальник? – осклабился Вячеслав. – Если ты из-за пацана пожаловал, так я сказал уже ментам – не было меня в городе, не пришьёте вы мне это дело.
В его словах звучало плохо скрытое торжество, и Юрий почувствовал, как холодная злость растекается по телу. Залесский много раз видел таких вот, обуревших от наглости, уродов, которым однажды удалось избежать наказания. Никто из них не собирался останавливаться. Никто! Каждый думал, что сможет снова и снова обходить закон.
Адвокат сделал глубокую затяжку.
– Сегодня не пришьём – а завтра, если повторится, по этапу пойдешь, – пообещал он. – Это я тебе гарантирую. Беру ситуацию под личный контроль. Так что оставь пацана в покое. И женщину свою не трогай. Разве не западло бабу бить?
– А ты, начальник, будешь тут по фене ботать, как доктор по-латыни, или о деле говорить? – разозлился Никандров. – Чё надо-то?
Залесский бросил сигарету в пепельницу, сложил руки на груди и подался вперед. Под его тяжелым взглядом Никандров стушевался, чуть подвинулся в сторону. От него еле уловимо пахнуло страхом.
– Завтра мальчишку из больницы выписывают, – медленно и очень четко проговорил адвокат. – И я хочу, чтобы у себя дома он был в такой же безопасности, как в больничной палате. А если у тебя вдруг проснётся желание распустить руки, подумай о том, что я – узнаю. Сам понимаешь, что тогда будет – или объяснить?
Никандров молча вдавил окурок в пепельницу. Но по тому, как сникли его плечи, Залесскому стало ясно: струхнул, хоть и вида не подает. Юрий поднялся со стула и пошел к выходу из квартиры, считая разговор законченным. Но не успел он взяться за ручку, как дверь открылась. И в квартиру, хлюпнув покрасневшим от холода носом, шагнула Марина. Застыла на пороге, переводя испуганный взгляд с
– Добрый вечер, Марина, – учтиво поклонился Залесский. – Вам помочь?
– Спасибо, сама управлюсь, – настороженно ответила она.
– А я зашел Вячеслава к завтрашнему дню подготовить, – объяснил адвокат. – Напомнил ему на всякий случай, что детей и женщин бить нельзя. Вы уж следите, чтобы он не забывал эту простую истину.
Марина зыркнула виновато, но – с благодарностью. Замялась, и вдруг предложила:
– А хотите Павликову комнату посмотреть? Мы ему диван новый купили!
Юрий знал, что «мы» в данном случае означало «Таня». Но от предложения отказываться не стал. Всё-таки снял ботинки и прошёл за Мариной к дальней двери, скрывавшейся в самом конце узкого коридора.
К его удивлению, комната мальчика оказалась чисто вымытой, убранной – в отличие от той же кухни, где был бардак. На стареньком письменном столе возле окна аккуратными стопками лежали тетради и учебники, а посреди красовался открытый, но не включенный ноутбук. Колченогий шкаф с подложенным под угол толстым бруском – для равновесия – вмещал в себя игрушки и одежду: Марина охотно продемонстрировала их, открыв скрипнувшую дверцу. Потертый палас был вычищен – не пылинки. Ярко-синий диван, украшенный принтом из мультфильма «Тачки», казался здесь чужеродным пятном – был слишком модным для этой комнаты, слишком нарядным. А над ним висел лист ватмана, с наклеенной на нем фотографией, вырезанной в форме сердца. С фотографии улыбался Павлик и обнимавшая его за плечи Марина. А рядом виднелись крупные буквы: «Павлуша, с выздоровлением!»
И Залесский вдруг ощутил облегчение: наверное, не всё так плохо в этой семье, раз вот так подготовилась к встрече сына его бестолковая, но искренне любящая своего ребенка, мать.
– Всё очень здорово, Марина, – искренне похвалил он. И женщина просияла, даже гордость появилась во взгляде – обычно смущенном и приниженном.
Юрий вернулся к входной двери, поискал глазами обувную ложку – и, не увидев, наклонился, чтобы надеть ботинки. Его взгляд случайно упал на один из пакетов, брошенных Мариной в прихожей. Банка огурцов, пакет с замороженными котлетами, хлеб… а ещё большая бутылка недешёвой водки, и двухлитровка пива.
Адвокат покосился на Марину. Та, смутившись, сказала:
– Вот, набрала с зарплаты, – она явно пыталась оправдаться. И предложила: – Может, поужинате с нами?
– Спасибо, я сыт, – сухо сказал он. Попрощался и вышел за дверь.
Глава 3
Засипевший баллончик с трудом выплюнул последнее облачко пены. Макс тряхнул его ещё раз, нажал на крышку – и раздраженно отшвырнул бесполезную железку: та, громыхнув по кафельному полу, затихла в углу. Демидов задумчиво глянул на себя в зеркало: может, вообще не бриться? Но щетина на отёкшем, багровом с похмелья, лице топорщилась мерзкими кустами. И он принялся размазывать пену, крася в белое щёки и подбородок. «Завязывай с бухлом, свинота! – ругал себя Демидов. – Вообще просыхать перестал с тех пор, как Танька выгнала».