Тень мачехи
Шрифт:
— Значит, Демидов всё-таки крыса… Судя по этим файлам и по результатам внутреннего аудита, — Залесский нахмурился, потёр переносицу.
— Татьяна в курсе?
— Пока не говорил. Не хочу ещё больше расстраивать.
— Ну и правильно, — сказал Кузьменко.
Юрий взял пачку желтых стикеров, принялся писать на каждом: Демидов/Самара, Леднёва/Самара, Василенко/Самара, Таня/ИВС, крысятничество, покер, побег… Поочередно наклеивал их на темную поверхность стола. Думал, менял местами. Злился на Макса, пытался понять: зачем ему понадобились деньги, куда он их повез, на что собирался тратить? Злость была холодной: Залесский точно знал, что догонит,
Он думал и думал, крутил то так, то сяк. А стикеры безмолвно желтели на столе, не выдавая своих тайн. Поддавшись порыву, он сгреб их, смял в кулаке — и, высыпав на стол, констатировал:
— Хаос.
— А с женщинами всегда так! — прокомментировал Андрей. — Вот не было у тебя женщины, и в жизни всё шло по порядку: работа — дом, работа — дом, ну иногда рыбалка. Появилась — и на тебе. Хаос. То детские рюкзаки на зимовках ищешь, то в больницу передачки носишь, то за её бывшим мужем с пистолетом бегаешь. Вот так вот люди и женятся. Зато не скучно.
Залесский расхохотался — действительно, вся история с Таней была полна неожиданностей: и мальчишка этот, и суета вокруг Марины, и заключение в ИВС, и даже медведь — не говоря уже о том, что происходит сейчас. Никакого порядка. Но порядок — мертвая штука. А с Таней он чувствовал себя живым, любимым, и взбудораженным до чёртиков.
— Завтра суд у Бережнова, — сказал он, отсмеявшись, — помнишь дело о разбойном нападении? Так вот, я после суда отчаливаю в Самару. Как ни крути, все ниточки ведут туда. Прикроешь меня на работе? Надеюсь обернуться за пару дней, потом у меня Воробьёв и Торопчина на очереди. Если будут новые клиенты, проконсультируй, и, если что, звони.
— Без проблем! — отсалютовал Кузьменко. — А Петровне передай, что я обязательно заеду. Хочу ей платок из собачьей шерсти заказать, а то у мамы опять радикулит обострился.
— Спасибо! Всё передам. И вот ещё что… — Залесский достал портмоне, вынул несколько крупных купюр, — магистру Йоде, за труды. Скажи, очень помог.
Мятые стикеры всё еще валялись на столе. Он ссыпал их в корзину, думая о том, что Алёна — та самая версия, которую он еще не проверял. Именно она может стать ключом ко всей этой истории. Шерше ля фам, ищите женщину, как сказал Кузьма.
— Распечатай-ка мне фотографию блондинки, — попросил он напарника. — И скинь на почту ссылку на её аккаунт. Посмотрим, насколько хорошо она знает латынь.
4
Кухня Алевтины Витальевны менялась на глазах, но эти перемены пугали.
Сборщик мебели выстроил вдоль стены ряд боковин — тёмно-серых, тускло поблескивающих, словно шкура акулы. По верху объединил толстой столешницей свинцового цвета, прикрутил громоздкие, без единого украшения, дверцы. Глухо стукнув, на место встали тяжелые полки. Мастер полез наверх, загрохотал перфоратором — казалось, даже воздух затрясся. И принялся навешивать аспидно-серые шкафы, зияющие пустотой — будто провалы в ночь.
Закончив прикручивать дверцы на последний шкаф, сборщик распахнул его створки, как огромный фолиант.
— Пожалуйте! — сказал он Татьяне сверху, будто приглашая влезть внутрь.
— Спасибо за работу, — ответила та, стараясь не показать разочарованности. И, посмотрев на соседку, поняла: ей тоже не нравилось это вселившееся на кухню тёмно-серое хромированное чудовище, по-хозяйски распиравшее пространство острыми углами.
Поджав губы, Алевтина Витальевна расписалась в накладной. Проводив мастера до двери, Татьяна вернулась на кухню. Соседка стояла перед гарнитуром, теребя в руках полотенце:
— Шо-то голое всё, скользкое… — пожаловалась она. — Как в мясном цеху, иль в лаборатории.
— Ну… Сейчас мода такая, — только и смогла ответить Татьяна. Её тоже удивлял выбор Натальи: либо у неё нет вкуса, либо схватила самое дорогое и неубиваемое, даже не задумавшись, впишется ли оно в интерьер.
— Дуже страшна эта мода, — вздохнула тётя Аля. — Вот у меня в доме не модно було, теснота — но уютно-о-о! Как в господнэй кладовочкэ! А тут така громадина — и загадила всё, глаза б не глядели! Давай-ка, Танюша, энту страсть одомашнивать.
Соседка принялась вытаскивать из картонного ящика обёрнутые газетами кастрюли. Таня раздевала их, бросая на пол смятые черно-белые листы, ставила на столешницу. Белые эмалированные посудины с земляничными ягодами на боках смотрелись на поверхности нового гарнитура, как цветные заплатки на смокинге.
Из коридора донесся звук открывающегося замка. Приторный запах духов ворвался в квартиру, за ним вкатилась розовая коляска, а после — женщина лет тридцати: среднего роста, с короткими волосами цвета меди, в коричневом кожаном плаще, из-под ворота которого выбивался нелепый жёлтый шарф. На ногах — лакированные ботиночки на высокой шпильке. Женщина прижимала к уху большой смартфон и говорила раздражённо:
— …ты молодец, Серёжа! Турнул нас из Москвы, как барин — крепостных, а теперь помогать отказываешься? Я, между прочим, ради твоей дочери стараюсь! Хочу, чтобы она росла в красоте, а ты на новую мебель денег пожалел! Пусть ребенок спит на полу — так, что ли?
Она скосила глаз на Татьяну, и, сухо кивнув, отвернулась. Процокала каблучками по полу, удаляясь в комнату. Из-за закрытой двери донёсся недовольный бубнёж. Тётя Аля поспешила в коридор, захлопотала, вынимая внучку из коляски.
— Вот и Викулычка моя приехала, нагулялась, — приговаривала она. — Танюша, давай-ка мы ей попу помоем, два часа уже в панперсах, то ж синтетика! А потом и с Наташкой всё обговорите, я уж ей тебя нахвалила!
Разговаривать «с Наташкой» уже не хотелось — она не понравилась Татьяне. Но она остановила себя: «Я же не знаю, что происходит в жизни этой женщины. Наверное, переживает из-за Викиного отца, который бросил её с ребенком, и оттого выглядит злой. Да и Алевтина Витальевна так просила помочь…» Решив не делать поспешных выводов, Таня прошла за соседкой в детскую — просторную комнату с бледно-розовыми стенами и белыми фестончатыми занавесками на окнах. Огляделась, всё больше недоумевая: здесь было всё необходимое. Мебель, игрушки, целый арсенал погремушек, пустышек, бутылочек с косметическими средствами… Пахло детской присыпкой и маслом «Джонсон и Джонсон». Кокетливый кружевной полог, висевший над кроваткой Вики, делал комнату нарядной. В углу стояла кровать — видимо, предназначенная для няни. «О какой мебели говорила Наталья отцу Викульки? — нахмурилась Татьяна. — Похоже, она пытается выклянчить деньги, прикрываясь нуждами ребенка… Что это — Марина номер два? Впрочем, Сергей, похоже, тот ещё папашка! Она же сказала, что он турнул её с малышкой из Москвы».