Тень мачехи
Шрифт:
— Вы извините, я тут по хозяйству, — смущено улыбнулась Катя, указывая на кухонный стол. На белой поверхности коричневели горки сухой гречневой крупы. — Может, чаю?
— Спасибо, — отказался он. И, пододвинув к себе одну горку, предложил в ответ: — а давайте я помогу? Меня бабушка ещё в детстве научила, так что я перебиральщик со стажем.
На Катиных щеках вспыхнул румянец, в голубых глазах мелькнула весёлая искорка:
— Дождитесь моего мужа, а? Пусть увидит, что мужчины тоже могут это делать! — сказала она. И дальше разговор потёк гладко, будто между старыми знакомыми.
— Алёнка ведь
— Почему?
— Представляете, она в похоронное бюро устроилась, секретарём! А сама-то всегда покойников боялась, — округлила глаза Катя. И вздохнула: — Ну а что делать, когда жизнь прижала? Образования-то нет, институт бросила, дурочка, на пятом курсе — ну, вы помните, наверное?
— Я после четвертого в Москву перевёлся, — покачал головой Залесский. — Так и не виделись с тех пор. А почему бросила?
— Ой, ну почему молодые девушки учёбу бросают? Любовь! — Екатерина поколебалась, но добавила: — К тому же, Алёнка всегда с ленцой была. И самонадеянная очень. Всё говорила: выйду замуж за принца, пока вы своих колхозников окучиваете! А в девяностых где принцы водились? В бизнесе, да в криминале. Вот она и пошла в ночной клуб работать, думала, там богатенького подцепит. А как Максима встретила, влюбилась. Знаете его? Демидов Максим, каждый день за ней на занятия приезжал.
— Высокий такой, смуглый? — уточнил Залесский. Фото Демидова лежало в кармане, но показывать его Кате не стоило — незачем вызывать лишние подозрения.
— Да, он, — подтвердила Екатерина. — Сначала обычный парень был, только после армии. А потом зарабатывать начал, Алёнка всё хвасталась, что ради неё. Иномарки из Владивостока гонял, потом стал вроде телохранителя у одного самарского бизнесмена. Поднялся, когда тот банк открыл. Они с Алёнкой квартиру купили, машина у них хорошая была — по тем временам жили, как новые русские. Но этот Макс… Понимаете, они два сапога пара. Оба бедовые.
— В каком смысле?
— Лёгкие деньги любили, спускали всё, о будущем не думали. Пьянки, гости, жизнь — сплошной праздник. И любили друг друга, вот прям как лебеди — но ругались сильно. Алёна говорила, он пьёт, карты любит. Играет, долги делает… Какой женщине понравится?
— Не знаю таких, — усмехнулся Залесский.
— Ну вот, а ему не нравилось, что у неё одни гулянки на уме, да еще она его подзуживала вечно: вот, мол, одни друзья на Кипр ездили, другие дачу купили… Хотела жить лучше всех, да ещё чтобы все это видели. Тыкала ему постоянно, что у подруг мужья больше зарабатывают. А я так думаю — они просто тратили много. Другие вкладывали во что-то, заначки делали на черный день — а у этих всё сквозь пальцы. Потом ещё и банк лопнул, в котором Макс работал. Пришлось всё имущество продавать. И квартиру в том числе. Алёнка с тех пор так и не смогла себе жильё купить.
— И где жила?
— Снимала, то тут, то там. А к родителям не могла вернуться — поругались они, сильно. У неё ведь семья хорошая, дядя Коля с тётей Наташей — приличные люди, образованные, с идеалами. И её воспитывали как для светского общества — по музеям водили, хорошие манеры прививали, а уж образование хотели самое лучшее дать. Жили-то небогато, но книги покупали, возили в Третьяковку и Эрмитаж, Москву и Питер показывали — исторические места, выставки всякие… Тётя Наташа музыкой с ней занималась, дядя Коля — английским, она даже латынь учила…
— Помню, любила она латинские выражения вворачивать! — кивнул Залесский.
— Ой, важничала! — подхватила Катя. — Но ей и вправду интересно было, помню, как она к институтской олимпиаде готовилась, целыми страницами какую-то церковную книгу переводила.
— Церковную?
— Да, вроде бы старинную Библию. Говорила, что там текст построен так, что на нём лучше всего учиться. Что это вроде как база для всего остального.
— Интересно… А с родителями почему не ладила?
Ссыпав остатки гречки в эмалированную миску, Катя задумалась:
— Мне кажется, ценности у них очень разные были. Алёнка говорила: они Достоевским обедают, Моцартом закусывают. А ей другой жизни хотелось. Духовность, трудолюбие, бескорыстие — это всё родительские идеалы. Они как слой краски на ней были, колупни — отвалятся.
Катя неожиданно умолкла, в голубых глазах мелькнуло сомнение — не наговорила ли чего лишнего? Вывалила коллекцию семейных скелетов незнакомому, по сути, человеку. Залесский, не долго думая, выставил свой — из тех, что не жалко:
— Понимаю. У самого мать такая. Актриса, Шекспира и Чехова наизусть читала — а толку… Бросила меня на бабушку с дедом и экономку, сама раз в год появлялась. С виду блестящая, а внутри…
— Значит, вы понимаете, — с сочувствием кивнула Катя. — Вот и Алёнка у нас блистать хотела. Но какая-то червоточинка в ней была, к темному тянуло: к легким деньгам, праздности. А может, родители просто перекормили её высокими материями, кто уж теперь разберёт… Но в итоге она белой вороной в семье оказалась. Родители сначала боролись: Алёна, окстись, к чему ты тянешься? А она: что проку от вашего Баха и Диккенса, если я одета хуже других, и в институт на троллейбусе езжу? В конце концов, они так поругались, что родители её в воспитательных целях из дома выставили — а она и рада была. Вот только потом, после истории с судом, обратно попросилась — но не приняли. Да и я не хочу принимать, порченая она, не в ту сторону смотрит. И добра не принесет. Не умнеет с годами. Ужом крутится ради легкой жизни — но никак не ради того, чтобы кем-то стать, сама чего-то добиться. А ведь жизнь у неё могла совсем по-другому сложиться, все данные для этого были.
— А что за история с судом? — спросил Залесский.
— Это лет пять назад было. Алёна тогда жила с одним из самарских авторитетов. Он несколько автозаправок в городе держал, и пару ювелирных салонов — вот только уже тогда ходили слухи, что это прикрытие, а на самом деле он наркотой занимается. Алёнка всё говорила, врут. А потом их вместе полиция загребла. А сожитель перед арестом Алёну на перо посадил, думал, она его сдала. Полтора месяца в больнице лежала, потом год в СИЗО сидела, я лично ей передачки носила. После суда сожителя посадили, её выпустили. Ну, она к нам с мужем. Отдохнула чуток, и за старое: работать не хотела, деньги с меня тянула — мой супруг неплохо зарабатывает. А потом вообще край: попыталась моего мужа соблазнить…