Тень мачехи

Гимт Светлана

— Хорошо, что понимаете. Надеюсь, что и с памятью у вас проблем нет. Вы же знаете, я в курсе ваших дел. И кое-кто ещё в курсе. Результаты внутреннего аудита, который был проведён в аптеках, очень показательны. А отсутствие на складе дорогостоящих препаратов, которые вы якобы продавали Демидову через подставные фирмы, говорит само за себя. История с поддельными лекарствами тоже великолепна и касается вас напрямую. Но всё это всплывёт в двух случаях: если что-то случится с Татьяной, или если вместо Демидова найдут его тело.

…Распрощавшись с Василенко,

Залесский вернулся в гостиницу. Открыв ноутбук, загрузил страничку Алёны. Сердце радостно стукнуло: сегодня, впервые за две недели, она появлялась на сайте! И сообщение выглядело прочитанным. Но ответа нет.

Разглядывая её страничку в поисках нового или не замеченного ранее, Залесский думал о словах Василенко. Как его шавки выследили Таню? Насколько близко подобрались? Стоит ли рассказывать ей, оставляя наедине со страхом? Стоит ли снова срывать её с места?

Он посмотрел на фотографию Алёны, и сказал, будто она могла услышать:

— Пожалуйста, выйди на связь! Богом клянусь, я ничего тебе не сделаю, просто выведи на этого ублюдка! Я должен спасти мою Таню…

И, словно в ответ на его слова, всплыло окошко сообщения: «Здравствуйте, Егор! Да, я знаю латынь и немного разбираюсь в старых книгах. Могу помочь узнать, что именно вы нашли. Но для этого нужно больше фотографий, особенно хотелось бы увидеть фото обложки». Потерев руки — задрожали вдруг, стали слабыми — Залесский набрал: «Спасибо, что откликнулись на мою просьбу! Фото я сделаю, но, понимаете, книга без обложки. Может, лучше встретиться и я вам ее покажу?» Ответ пришел быстро: «Я позвоню вам завтра во второй половине дня, договоримся, где и когда. Но учтите, у меня только один вечер свободный, на следующий день уезжаю, и очень надолго».

9

Створка окна раскрылась, глухо стукнув, потянула за собой в комнату отражение небесной синевы. Татьяна осторожно высунулась, глянула вниз. Всё той же разноцветной картой из настольной игры лежит двор: желтые дорожки, зеленые скамейки, квадрат песочницы, красная крыша домика на детской площадке. Заплаканные деревья клонят ветви к мокрым спинам машин. Над потемневшим асфальтом движется цветастый женский зонтик, под ним — напряженный белый локоть, желтое платье и остроносые туфли, брезгливо обходящие лужи. И никого больше.

— Юра, здесь всё спокойно, — сказала Таня, крепче прижимая телефон к уху. Картинка внизу была такой мирной, что в опасность не верилось.

— И всё же я прошу тебя не покидать квартиру, — Залесский старался быть мягче, но тревога истончала эту мягкость, выступала из-под неё холодным стальным остовом. — Милая, не упрямься. Сама посуди, никто из нас не знает, на что способен Василенко.

«Если речь о деньгах — вообще на что угодно», — с горечью подумала она, но говорить об этом не стала: незачем волновать Юру ёщё больше. Спросила, чтобы отвлечь:

— Как ты сам? Как Алла Петровна?

Он принялся рассказывать, и Татьяна закрыла глаза, слушая в его голос: тёплые звуки, будто тяжелый шерстяной плед, в который укутывает любящий человек. В легком выдохе повисло невысказанное: она соскучилась по нему жутко, болезненно, и тосковала безмерно — но молчала, потому что у него и без этого забот хватает, он бьётся где-то там за неё, вместо неё, а она сидит в своей башне… Которую уже, быть может, караулит какой-то дракон.

— Хорошо, что вы в порядке, — бодро сказала она. — Я тоже замечательно. Не волнуйся, буду сидеть дома столько, сколько нужно.

— Я рад, что ты понимаешь, — в голосе Залесского слышалось облегчение. — И ещё. Когда придёт Михалыч, позвони с его номера Яне. К ней приходила твоя мама, просила что-то передать.

Таня напряглась, ведь это было странно — Янка и мать не терпели друг друга, с чего вдруг им встречаться? Может, у родителей случилось что — болезнь, несчастье? Холод сковал гортань, потёк под рёбра и улёгся внутри сердца — там и останется, пока всё не выяснишь.

— Спасибо, позвоню, — сказала она, стараясь не выдавать волнения. И добавила, уже с полнотой чувств: — Юрочка, береги себя, пожалуйста. Помни, как ты мне нужен.

Он ответил — что-то успокаивающее: осталось недолго, он почти добрался до Макса, скоро прилетит за ней, и незачем переживать — и отключился. Несколько минут она стояла в безмолвии, всё ещё чувствуя тепло его голоса, погруженная в него, как в негу — где счастливо, надежно и безопасно.

А потом, будто вбивая в стену тишины длинные гвозди — хищные острия выскакивают прямо перед лицом, заставляя отпрянуть и сжаться — кто-то требовательно застучал в дверь.

Татьяна замерла, сжав телефон. Нервно сглотнув, едва не закашлялась, и торопливо зажала ладонью рот.

Воображение услужливо нарисовало тёмную фигуру с крысиной мордой и рыжими, мертвыми, как пакля, волосами. И черную, затягивающую в себя, дыру пистолетного дула, наставленного на неё через дверь.

Василенко?!?

Стук повторился. В спину дунул солоноватый ветер, по-хозяйски заскочивший в окно. Таня оглянулась на открытую створку, затравленно сжалась: третий этаж, куда тут сбежишь… За дверью что-то стукнуло, кто-то забормотал, и вдруг — заплакал ребенок. И этот плач будто разморозил её. Демидова бросилась к двери, глянула в глазок и открыла, облегчённо выдохнув тяжёлую ледяную глыбу страха.

— Татьяна, помогите, пожалуйста! — Наталья ввалилась в квартиру, держа в правой руке люльку с извивающейся, голосящей Викой. — Она, как вы ушли, ревёт без передыху! Знаю, я вам выходной дала, но я вам ещё день оплачу! Только успокойте ее, я же с ума сойду от этого крика!

Таня схватила люльку, едва не заплакав от радости: да разве это проблема — по сравнению с тем, что могло быть?… Поставив её на столик в прихожей, быстро отстегнула ремешки, удерживающие ребенка, и взяла девочку на руки. Прижала к себе, прикоснулась губами ко лбу: температура есть, но небольшая. Понесла хнычущую Вику в комнату, положила на диван, ласково приговаривая: