Тень прошлого
Шрифт:
– Уйди, дурак!
Лелик, который на самом деле вовсе не был дураком, каким-то образом понял, что с этим типом лучше не связываться, нервно зевнул, понурил голову и тихо пошел из лоджии в квартиру.
Миновав владения Лелика, Илларион пересек еще три лоджии и оказался перед пятнадцатиметровым участком голой кирпичной стены, отделявшим его от лоджий соседнего подъезда. Лезть вверх или вниз было бессмысленно: пришлось бы отсиживаться в чужой лоджии с риском быть обнаруженным и сданным на руки шарящим по всем этажам ментам, что вовсе не входило в планы бывшего инструктора спецназа.
Нужно было как-то
Илларион в последний раз мысленно провел ревизию выступа. На такую прогулку решился бы далеко не каждый альпинист. Но выступ выглядел вполне надежным: хоть и узкий, но прямой и ровный, не чета тем своенравным покатым, а порой и обледеневшим уступам, по которым Иллариону приходилось хаживать с полной солдатской выкладкой, когда он был моложе.
«Старый дурак, – сказал себе Забродов, – когда ты угомонишься?»
Труднее всего оказалось перебраться с лоджии на карниз и оторвать правую руку от спасительного выступа стены. Дальше дело пошло веселее, поскольку отступать было некуда и оставалось только осторожно двигаться на носочках приставными шагами влево, прижимаясь щекой и всем телом к шероховатой поверхности стены, цепляясь раскинутыми в стороны руками за швы между кирпичами и стараясь не смотреть вниз. Добравшись до первой из трех расположенных у него на пути оконных ниш, Илларион немного постоял, отдыхая и раздумывая, не отказаться ли ему от своей затеи. Форточка была открыта, словно приглашая его забраться в квартиру, но он преодолел искушение и двинулся дальше. Расслабляться было некогда.
По пути Илларион с удивлением обнаружил, что стена, оказывается, не такая уж и ровная – на ней были волнообразные вздутия и впадины. Вздутия осложняли жизнь, впадины облегчали, но в целом все шло без приключений, за исключением эпизода с открытым окном.
Окно было распахнуто настежь, и Забродов снова вознамерился было прервать свой смертельно опасный вояж, но оказалось, что комната не пуста. Лежавший на кровати мужчина не заметил Иллариона (он был слишком занят, чтобы отвлекаться на что бы то ни было), зато женщина округлила глаза и широко открыла рот, явно собираясь завизжать. Илларион придал лицу умоляющее выражение и приложил палец к губам, едва не сорвавшись при этом с карниза, после чего поспешно двинулся дальше.
Третье окно оказалось запертым наглухо, и через пару минут Забродов с шумом перевалился через перила лоджии и плюхнулся на цементный пол, переводя дыхание и чувствуя противную мелкую дрожь во всем теле.
Вот еще, подумал он, вставая. Это что же у нас – страх высоты? Интересно, откуда?
Внезапно его осенило, и он с тоской посмотрел на только что пройденный путь. «Мать твою, – в несвойственной ему манере подумал Илларион. – Пиво-то!..»
Четыре бутылки пива, на которых было полным-полно его отпечатков, так и остались стоять под дверью балашихинской квартиры.
Не делает погоды, криво улыбаясь, подумал
То есть гильзы, конечно, из револьвера, думал он, толкая приоткрытую балконную дверь. Из того самого, из которого застрелили Балашихина. Из того самого, который, по идее, должен сейчас лежать у меня дома, в тумбе письменного стола…
Сидевшая в кресле перед телевизором сухонькая старушенция взглянула на него безо всякого испуга и замахнулась тяжелой черной тростью.
– Извините, – сказал Илларион, – я, кажется, не туда попал. Вы позволите мне выйти через дверь?
– Ке дьябль? – неожиданным басом сказала старуха, опустила трость и извлекла из-под клетчатого пледа, в который куталась, сразу два предмета – папиросу с длинным мундштуком и огромный газовый пистолет. Папиросу она вставила в уголок своих морщинистых синеватых губ, а пистолет навела точно в лоб Забродову. Илларион заметил, что дуло ни капельки не дрожит, и восхитился. – Это вы там палили несколько минут назад?
– Нет, – сказал Илларион, – не я. Но гонятся все равно за мной, так что я, пожалуй, все-таки пойду.
– А если я выстрелю? – спросила старуха. Длинная папироса двигалась в такт ее словам, и Иллариона разобрал совершенно неуместный смех.
– Задохнемся оба, – улыбаясь, ответил он. – Газовое оружие не рекомендуется использовать в закрытых помещениях, особенно когда на вас нет противогаза.
– То же самое я говорила своему бестолковому внуку, – с горечью произнесла старуха, опуская пистолет. – Когда-нибудь меня ограбят и зарежут в собственной квартире только потому, что этому балбесу, видите ли, пистолет нужнее, чем мне… Послушайте, дайте прикурить, у меня спички кончились. Или вы некурящий?
– Курящий, – с улыбкой ответил Илларион, давая старухе прикурить и кладя зажигалку рядом с ней на заставленный пузырьками с лекарствами столик. – А можно спросить, кем вы были в молодости?
– Институткой, – окутываясь непрозрачным дымным облаком, невнятно ответила старуха. – Закончила Смольный перед самой революцией. Еще вопросы есть?
– Масса, – сказал Илларион. – Но, увы, я должен спешить.
– Жаль, – откликнулась из глубины дымного облака старуха. – Совершенно не с кем поболтать.
– Мне тоже жаль, – искренне сказал Илларион, откланялся – именно откланялся – и вышел из квартиры через дверь.
«Потрясающая бабка, – думал он, спускаясь в лифте. – Будь она помоложе или я постарше… Но наследил я, как корова в валенках.»
Он вышел на улицу как раз вовремя, чтобы увидеть, как из соседнего подъезда выносят накрытые простыней носилки. На простыне местами проступили красные пятна, на которые жадно глазела немногочисленная по случаю разгара рабочего дня толпа. Чуть поодаль стоял «луноход», возле которого люди в погонах внимательно слушали какую-то полную даму в домашнем халате. Дама что-то говорила высоким неприятным голосом и размахивала руками, как флотский сигнальщик, – видимо, давала показания. Илларион придал лицу индифферентное выражение, вразвалочку миновал сборище, удостоив его скучающим взглядом, не спеша уселся за руль «Лендровера» и медленно вырулил со стоянки.