Тень убитого врага
Шрифт:
Андрей и Юрий затаились в хлипкой кандейке, где обычно пили чай. В щель между досками Андрей видел, как Доктор остановился близ рабочей топки, и по спине и затылку чувствовалось, что он напряжен, хотя и держится уверенно. Минуты три прошло, прежде чем входная дверь отворилась и вошел поджарый, выше среднего роста зэк с предельно заостренными, хищными чертами лица и волчьим взглядом.
Это и был Серафим Жарков по кличке Жареный.
Они встали один против другого, глаза в глаза. Разговор, видимо, шел о характере взаимоотношений. Доктор предъявлял матерому зэку требование соблюдать субординацию, а в ответ, похоже, слышал резкий отказ.
В кочегарке было шумно, слышно плохо, но вдруг до Андрея долетел злобный выкрик ощерившегося урки:
– …да ты же чмо голимое! Какой ты вор? Фуфло фраерское! Да я с тобой рядом срать не сяду!..
Андрей ушам своим не поверил. Он не представлял, что с Кротовым можно так разговаривать. И не представлял, что ждет того, кто вздумает швыряться такими словами… А что представлять: за спиной Жареного вдруг возник Холод.
Откуда взялся?! Андрей был готов поклясться, что он возник как из-под земли. Резкий бросок, блеск ножа! – и весь как пружина сжатый, озлобленный, оскаленный вор отчаянно дернулся – и обмяк.
Холод сразил Жареного с первого же выпада. Тело, пробитое заточкой, повалилось ничком на грязный пол. Доктор обернулся, махнул рукой подшефным. Те заторопились на безмолвный зов.
– Помогите, – распорядился босс.
Скажи кто лет семь назад бизнесмену Тропинину, что в его жизни наступит момент, когда он будет сжигать трупы, он бы расхохотался в ответ. Я? Андрей Тропинин?! Да что за дурацкая шутка!..
Вот тебе и шутка, вот тебе ирония жизни. Он, Андрей Тропинин, и еще двое таких же, как он, осужденных заталкивают тело четвертого зэка в пылающую печь, их обжигает жаром, они задыхаются, им тяжело, неудобно, тело гнется, провисает, руки падают, их надо подбирать и вместе с плечами проталкивать в окно топки, при этом продолжая держать тело на весу… и вообще, в этом всем нечто запредельное, иррациональное, такое, чего, в сущности, быть не может! Да, собственно, так и есть: он, Андрей Тропинин, сейчас не на земле, а в одном из кругов ада, описанных Данте, и делает то, что подобает обитателю преисподней.
С громадным трудом преодолев сопротивление мертвой плоти, не желавшей лезть в узкое отверстие, тело кое-как втолкнули в печь. Спасибо еще, что Гапон такой здоровый, благодаря ему и справились. Он потом и лопатой протолкнул труп поглубже в печь. Холод швырнул туда же окровавленную заточку.
– Хорошо! – с явным облегчением сказал Доктор. – Угля подбрось, пусть прогорит получше.
Гапон пошел мерно работать лопатой, забрасывая вглубь хрустящие черные куски угля. Зашвырнув с десяток лопат, он распрямился, болезненно сморщился:
– Д-дьявол… Сердце зашлось.
– Ну, довольно, – обеспокоился Кротов. – Пять минут передышки! Больше дать не могу.
Гапон присел. Лицо его заметно побледнело.
Минуты тянулись мучительно долго. Пламя в печи разгоралось, плясало, бросало резкие отблески, пожирая уголь и плоть.
Андрей ощутил знакомое спасительное опустошение: его «я» как бы замкнулось где-то в душевной глубине, а все происходящее вокруг – что-то вроде объемного кино. Вот Гапон встал, отряхнулся, вот Доктор что-то сказал… Это сказанное не сразу достигло сознания Андрея, хотя было оно самым простым.
– Ну, давайте, – говорил Вячеслав Ильич. – Маршрут известен – вперед, и держать темп! Нет ни одной минуты лишней… Все! Удачи вам, парни!
И Холод тоже поощрительно оскалился.
Гапон зашел в кандейку, взял с полки какой-то узел и здоровенный нож-тесак.
– Это для переправы, – пояснил он, и Андрей не стал уточнять.
Вход в подземелье был в таком месте, что вовек не догадаешься – вроде и на виду, и внимания не обратишь. Холод вынул из-за пазухи фонарь, вручил Гапону. Тот посветил в дыру, присвистнул: непросто придется! Но отважно полез в темноту.
– Ну, пора. – Кротов хлопнул Андрея по плечу и повторил: – Удачи!
Андрей встал на карачки, увидел уползавшие от него подошвы башмаков анархиста. Жутковато, слов нет. Почти ни черта не видно, тесно, запах сырой земли… «Могила!» – мелькнуло в голове словечко. Но пополз, куда ж деваться.
5
Каким образом был сделан этот подземный ход, кто знал о его существовании – вопросы, так и оставшиеся для Андрея без ответа. Точнее, он и не задавал себе таких вопросов. Какая разница!..
Подземное путешествие странным образом не задержалось в его памяти. Сколько времени они ползли?.. А черт его знает. Он помнил, как, согнувшись, канул в неопрятную дыру, помнил тесноту и вот этот запах сырой земли, навеявший ассоциацию с могильным тленом. И помнил, как выбрались.
Выход был проделан в пологом склоне лесного холма, и Юрий быстро заделал его дерном.
А вот ту вечернюю минуту Андрей запомнил очень хорошо. «Свобода…» – подумал он на редкость равнодушно, как-то притупленно, хотя это был первый его миг свободы спустя шесть с лишним лет после закрытия в КПЗ: до суда Тропинину не удалось выйти на волю, наверняка тоже благодаря Студенецкому… И вот он вдохнул воздух свободы. И что? Да ничего.
Володин тем временем набросил на себя плащ-палатку, став похожим на слегка модернизированного лешего, фонарь и нож сунул за пояс. Вынул карту, бегло сверился по ней с обстановкой и, махнув рукой: «Туда! Не отставай!» – ринулся вперед.
Семь километров по тайге – адова работа, но беглецов выручило то, что путь к реке лежал под уклон, земля как бы сама помогала им. Опять же, у Андрея плоховато удержался в памяти этот марш-бросок, помнился лишь вечер: северный день долог, солнце держится в небе чуть ли не до полуночи… Гапон несся сквозь заросли, как лось, Андрей едва поспевал за ним. Задыхался, выбивался из сил… но все же поспевал. Что-то подсказывало ему: все удастся! Он доберется, вживется в покинутый им мир и будет жить долго. Счастливо?.. А вот на этот вопрос пока ответа нет.
С такими мыслями Андрей оказался на пологом берегу реки, увидев метров через пятьдесят крутой и такой же лесной, таежный берег – где-то там их должна ожидать машина с людьми Кротова.
Володин, тяжело дыша и морщась, вынул карту, сверился.
– Похоже… сбились слегка… – произнес он, борясь с одышкой. – Идем по берегу, с километр южнее…
Географ почти не ошибся: прошагав метров восемьсот, беглецы услышали короткий негромкий свист.
Уже начинало смеркаться, но еще было хорошо видно человека, стоявшего на том берегу и махавшего рукой.