Тень в тени трона. Графиня
Шрифт:
– Первые сведения о доне Хуане, а тогда его звали просто Хуан, появляются в Мадриде примерно три сотни лет назад. По собранным сведениям, он ничего из себя не представлял – просто молодой священник. Однако будучи человеком, одаренным острым умом, невероятной удачливостью, беспринципностью, он быстро поднимается вверх по лестнице церковной иерархии. Его заметили, приблизили и стали не спеша продвигать. Он не лез вперед, не наживал врагов, всегда старался быть в тени сильных фигур, что было особенно ценно, а вот порученное дело выполнял хорошо, обрастая деньгами и связями.
– Хм… интересно! Дальше! – губернатору по-настоящему становилось интересно, хотя он все еще отказывался верить племяннику, но…
Вторым на стол лег рисунок, выполненный на грубой, пожелтевшей от времени бумаге, он оказался портретом. На нем был изображен уже не молодой, но еще и не старый мужчина – чуть более сорока годов от роду. В фиолетовой сутане с белоснежной колораткой, со всеми регалиями, положенными настоятелю монастыря. На шее священника висел золотой крест и рядом с ним на простом шнурке медальон – лунный камень в неброской оправе.
– Дон Хуан? – последовал изумленный возглас губернатора. Он смотрел на племянника, хлопая глазами.
– Аббат дон Хуан де ла Фуэнте – помощник настоятеля монастыря Сантес Креус в Таррагоне. По свидетельству современников, всячески поддерживал епископа – настоятеля монастыря и помогал во всех его делах. Занимался хозяйственными делами, ведал всеми финансами, фактически распоряжаясь казной монастыря. Был невероятно удачлив – деньги просто липли к его рукам. При нем монастырь богател и расцветал. Ведал всеми вопросами безопасности, раскинув сеть шпионов по всей Испании. Мастер политической интриги, и этим активно пользовался сам епископ и его друзья. С блеском выполнял личные поручения высших иерархов Святой Церкви с одобрения епископа и ему во благо. С недругами был беспощаден. Его ценили за верность и умение дать вовремя полезный совет, а чаще за бескорыстие, готовность выполнять чужую работу и добиваться блестящих результатов, при этом он умудрялся все время оставаться за спиной хозяина, отдавая ему все лавры. Активно продвигался по карьерной лестнице. Его знал сам Папа, и он, по его просьбе, успешно выполнил ряд деликатных поручений.
Сделав небольшую паузу и давая возможность губернатору осознать полученную информацию, Герд счел уместным заметить:
– Портрет, лежащий перед вами, – это копия с картины из личной галереи епископа – настоятеля монастыря Сантес Креус, там же находится и оригинал.
– И когда был написан портрет?
– Примерно двести лет назад, где-то в 1530 году, может чуть позже, но ненамного.
– Герд, ты хочешь сказать, что уважаемому примасу больше двухсот лет?
– Трехсот лет, – поправил дядю племянник.
– Он что, трехжильный?
– Полагаю, что да, – не приняв шутки, твердо заявил Герд. – Более того, я уверен, что он сейчас живет свою последнюю жизнь и ему вскоре придется умереть, при этом передав свои способности кому-то другому.
– Кому? – по произнесенной реплике Герд почувствовал, что плотина неверия прорвана – ему уже верят, и верят безоговорочно.
– Я думаю, что своему сыну – Аларду Ведеру. У меня есть материалы, косвенно подтверждающие это: они постоянно поддерживают связь, думаю, что Алард знает о способностях отца и готовится их принять. И если это произойдет, то к нему в ближайшие лет триста подобраться будет невозможно.
– Извини, Герд, но я думаю, что твоя репутация на острове для тебя не является секретом…
– Вы хотите спросить меня, почему «палач» не уничтожил эту троицу? – взгляд указывал на портреты, лежащие на столе.
– Согласись, у тебя было множество возможностей устроить переселение в лучший мир и Аларду, и его матери с дедушкой в придачу. О кардинале я молчу – это сложно, но, в принципе, это тоже возможно. И еще я что-то не могу взять в толк. Как человек умудрился прожить столько лет и ни у кого не возникло вопросов о причине его поразительного долголетия?
– Если бы я тронул любого из них, то кардинал раскатал бы меня и вас в блин, нашел бы везде и не успокоился, пока лично не полюбовался бы на наши бренные тела. Он – стержень, на котором держится вся конструкция, а за ним стоит вся католическая церковь и не только.
– Что ты имеешь в виду? – голос губернатора изменился, в глазах появился страх и беспокойство.
– Я потерял троих своих людей. Лучших людей. Они только попытались подойти к разгадке долголетия кардинала. Двоих уничтожили сразу, а третьему поломали все, что можно было поломать, и вежливо так попросили передать: «Если кто-то еще захочет что-то узнать, то его ждет примерно то же или даже хуже».
– Люди кардинала?
– Нет, кардинал даже не знал об этом. Другие. За доном Хуаном стоит группа или организация, а может секта – я не знаю, но они на самом ВЕРХУ. И монархи, президенты, да и сам Папа Римский тут ни при чем, ЭТИ – выше, за ними власть и сила, деньги для них никакой роли не играют – так, мусор под ногами. На земле они всесильны.
– А на небе? – вопрос был неуместен, и Габриэль задал его явно из-за отчаяния. Однако Герд счел вопрос уместным и ответил на него, правда, не без иронии в голосе:
– Вот туда бы я их всех и переселил – будь на то моя воля, а лучше значительно ниже, где вонь, смрад и смолу варят.
– Остается море, – пробормотал губернатор, не особенно вдумываясь в свои слова.
– Его будет охранять эскадра военных кораблей. Они встретят «Санта Терезу» на рейде Сан-Хуана в Пуэрто-Рико.
– А до Пуэрто-Рико из Картахены он будет следовать один? Так?!
«А ведь это шанс», – слов не потребовалось. Они поняли друг друга без слов – это действительно был шанс, и судьба наконец улыбнулась им. Но фортуна непостоянна, как и любая женщина.
– Действуй, Герд. Только будь осторожен, мы в любом случае должны не пострадать и остаться в стороне, а лучше, если о нас никто не будет знать.
Губернатор понимал, что вот сейчас, в этот самый миг, он поставил «на кон» свою жизнь и жизнь единственного близкого ему человека. И Герд это понял и «ставку» принял.
Ранним утром, когда солнце, только-только выскочив из пучины океана, начинало свой ежедневный бег по небосклону, на горизонте появились две точки, которые ближе к полудню превратились в два великолепных трехмачтовых корабля голландской постройки.