Тень в тени трона. Графиня
Шрифт:
– Герд! Это касается нас обоих. Рассказывай все, что тебе известно, а после мы решим, что делать, – Габриэль вернулся к столу и опустился на стул.
– Хорошо! Пусть будет так, – Герд, подойдя к секретеру, взял очередную папку серого цвета и, достав из нее плотный лист бумаги небольшого формата, положил его на стол.
Бумага, лежащая перед губернатором, оказалась рисунком, вернее портретом, выполненным черным карандашом. По рисунку было сразу видно, что автор не лишен таланта. Черты лица были четкими и ясными, без отсебятины и творческих выкрутасов.
На портрете был изображен мужчина примерно лет сорока, может меньше, явно из благородных. Худое вытянутое лицо, тонкие чувствительные губы. Прямой нос, парик, на голове шляпа, треуголка. Белоснежная рубашка из тонкого полотна с пышными кружевными манжетами и разрезом спереди. Узкая распашная куртка из яркой шелковой ткани, застегнутая впереди на талии, открывающая жабо и придававшая особый шарм и обаяние изображенному на бумаге аристократу. Все было изысканно и благородно. Однако общее радужное впечатление портили глаза и взгляд, откровенно плохой, презрительный, высокомерный, неприятный – неизвестный художник это изобразил довольно точно.
– Узнаешь? – голос Герда звучал твердо, без иронии.
Прошедшие годы не помешали опознать изображенного на бумаге аристократа:
– Да, я конечно же помню его. Это Алард Ведер. Он купил наши верфи, и он стоял за убийством твоего отца и моим отравлением.
– Все верно! А кто это женщина? Узнаешь? – на стол лег другой лист, такого же формата и качества, на котором тем же художником и в той же манере была изображена пожилая женщина, слегка за пятьдесят. Благородная осанка, худое вытянутое лицо, тонкие губы, прямой нос, жемчужно-белые, правильной формы зубки.
Вообще-то она была красива. На ней было темно-синее шелковое платье – контуш со складами Ватто, без пояса, надетое поверх нижней юбки на каркасе. Темные волосы были завиты в локоны, подняты вверх и сколоты на затылке. Нить из белого, крупной величины жемчуга, вплетенная в волосы, завершала скромную, но довольно богатую прическу женщины. Украшений почти не было, разве что в ушах наличествовали серьги – небольшие черные жемчужины, обрамленные в золото, очень дорогая и редкая вещь.
Губернатор внимательно смотрел на портрет. То, что он ее видел, сомнений не вызывало. Но вот где и когда, и кого она ему напоминает, вспомнить не мог. Образ крутился перед глазами, не желая материализоваться.
– Я ее видел и даже говорил, но где, не могу вспомнить.
– А если оба портрета положить рядом и сравнить?
Алард Ведер, изображенный на первом листе, был почти что копией женщины, изображенной на втором листе, с поправкой, конечно, на пол и возраст.
– Это его мать! У меня нет сомнений. Это мать Аларда Ведера, так?! – губернатор не спрашивал, он уже утверждал, глядя на племянника, стоявшего рядом. – Но я ее где-то видел, и даже говорил с ней.
– Я тоже. Более того, я даже ухаживал за отцом вместе с ней и бегал за лекарствами по ее просьбе в тот день, когда его убили.
– Сиделка! Помощница врача Франца Симонса, кажется, так его звали.
– Этого? – и Герд положил перед изумленным Габриэлем третий портрет, на котором был изображен тот самый эскулап из Амстердама, присутствующий на дуэли, потом лечивший Артура, его самого и его малышку Эмму. – Это ее отец и, соответственно, дедушка Аларда Ведера. В тот день, примерно за полчаса до нападения на тебя, она отослала меня за лекарством к врачу. Я пробыл у него примерно часа два, пришлось подождать, пока его изготовят. А когда вернулся, отец был уже мертв, а ты лежал без чувств, и мне пришлось мчаться обратно, уже за врачом, чтобы он помог хотя бы тебе.
Когда начались крики и шум внизу, в твоем кабинете, она, оставив больного отца на кровати, бросилась вниз – на помощь, а когда вернулась, отец был уже убит.
– Ты думаешь, что все было спланировано заранее?
– Я уверен в этом. Чужих людей в доме не было. В комнату отца, а она находилась на втором этаже, никто не поднимался, и никто не спускался оттуда, окна были плотно закрыты. Я сам проверял.
– Тебя в тот момент не было. Ты что думаешь, она сама могла убить?
– Думаю, да! Удар был точно в сердце. И признаков борьбы на постели не было. Убитый полностью доверял убийце и не ожидал от него такой подлости. А она, кстати, неплохой хирург, и с ножиком бросаться на людей ей не в новинку, профессия такая.
– Это только предположения!
– Да. Свидетелей нет. И это тоже не в ее пользу. А потом она исчезла. Дело-то было сделано, и ее присутствие в доме больше не требовалось, да к тому же тетя никого чужого к тебе не подпускала. Только она сама и я.
– А кто напал на меня? – губернатор интересовался без тени иронии. Просто он уже не один раз убеждался в проницательности Герда, у которого оказался прирожденный талант сыщика и интригана. – Я понимаю, что в «кобру» ты не веришь.
– Напрасно ты так думаешь. Верю. Кобра была. И была схватка. И было ранение вас обоих. Я даже смогу назвать имя напавшего на тебя негодяя.
– Имя… человека?! – губернатор уставился на племянника, вытаращив глаза от изумления.
Герд не спеша, как заправский фокусник, достал из той же папки очередной шедевр неизвестного художника и положил его на стол перед Габриэлем:
– Узнаешь?!
На бумаге, лежащей перед губернатором, был изображен мужчина примерно лет семидесяти, в красной сутане, с неподвижными серыми глазами и крайне неприятным взглядом, в котором сквозило презрение и высокомерие. Епископский сапфир на безымянном пальце правой руки, на груди золотой крест, рядом с которым на простом темном шнурке висел голубой лунный камень в платиновой оправе. Левая щека кардинала, а это, без сомнения, был именно кардинал, была обезображена глубоким шрамом, начинающимся от шеи и задевающим глаз. Ранение, вероятно, было нанесено ножом и довольно давно.
Шрам, обезобразивший щеку, и злобные серые глаза Его Преосвященства вызывали не почтение, присущее его сану, а скорее страх и презрение к изображенному на бумаге священнику. Если бы не лунный камень на шее кардинала, губернатору потребовалось бы значительно больше времени для опознания.
«Это мой талисман – хранитель, и я с ним никогда не расстаюсь», – давний диалог всплыл в памяти губернатора, и он уже с уверенностью заявил:
– Это дон Хуан де ла Фуэнте. Но позволь спросить тебя, какое он имеет отношение к убийству и зачем ему это, он достаточно богат и знатен, примас Новой Испании, почти что Папа.